"Константин Коничев. Земляк Ломоносова (повесть о Федоре Шубине) " - читать интересную книгу автора

продержится...
- Верочка не ребенок. Ей уже двенадцать лет, из них семь она учится и
уже владеет французским языком лучше моего. Эту статуэтку она сумеет
сохранить, - ответил директор Академии.
Верочка вернулась к ним с "Валдайкой" в руках. Она торжествовала и не
спускала глаз со статуэтки.
Обе статуэтки Шубина на выставке в отзывах посетителей и со стороны
комиссии получили одобрение. Это его радовало. Но огорчало другое: с бывшим
приятелем Гордеевым у него после выставки сразу же возникли натянутые
отношения. Вспыльчивый и завистливый, Гордеев выбросил в окно со второго
этажа своего "Сбитенщика". Гипсовые осколки разлетелись по мостовой.
Разбилась и дружба его с Шубиным. Если когда и разговаривал теперь Гордеев с
Федотом, то нехотя и смотрел куда-то в сторону. Товарищи, замечая это,
говорили:
- Не быть дружбе, разные они люди, Гордеев - гордец не в меру, а у
Шубина хоть нрав и мягкий, шубной, он товарища словом не обидит, но в деле
никому не уступит.
Однажды, вскоре после первой академической выставки, ученики под
надзором классного наставника целый день осматривали экспонаты в
Кунсткамере, находившейся неподалеку от временных построек и домов,
арендованных Академией художеств. Когда они по выходе из Кунсткамеры
построились по три в ряд, чтобы отправиться в Академию, опираясь на крепкую
палку, подошел Ломоносов. Наставник по просьбе Михайла Васильевича разрешил
Шубину выйти из строя и быть до десяти часов вечера свободным.
По рядам прошел шепот:
- Ломоносов, Ломоносов! Смотрите-ка, с Шубиным здоровается и запросто
разговаривает...
- Да они земляки, - небрежно сказал Гордеев. - Кабы не Ломоносов, так
Шубину не учиться, резал бы гребешки да уховертки и торговал бы на три
копейки в день!
На Ломоносове был парик и шляпа с широкими полями. Из карманов
поношенного камзола торчали свертки бумаг.
- Ай, дружок, нехорошо! Почему не зайдешь, не поведаешь, каковы твои
успехи? Может жалобы есть? - И, взяв за руку Федота, Ломоносов повел его к
Исаакиевскому мосту. - Пойдем-ка, прогуляемся. Меня проводишь, город
посмотришь и поговорим малость. Так почему же ты не зашел ни разу ко мне,
как в Академию попал?
- Простите, Михайло Васильевич, но я не хотел утруждать вас своими
посещениями и придерживался мудрого правила: приближаясь к знатным, проси
кратко, говори мало и удаляйся поскорей. И еще сказано: не должно полагаться
на вельмож, как не должно полагаться в зимнюю стужу на теплую погоду. Надо
полагаться на себя...
- Но ведь я-то не вельможа! Ученый - да. Имение есть? Да, есть. Но
дух-то человеческий, поморский, никакой ветер из меня не выдует. Нет, ты
меня навещай, навещай!
По дощатому, пологому настилу они вышли на Исаакиевский наплавной мост.
Двадцать барж в ряд стояли поперек Невы, на бревна, прикрепленные канатами к
баржам, ровными рядами были уложены широкие толстые доски. По ту и другую
сторону моста на рейде покачивались груженые всякой снедью парусные суда. По
мосту цепью тянулись подводы. Дроги и телеги с кладью, двигаясь по пустым