"Конкурс 2 Obec.Ractet. ОСТРОВ СИРЕН" - читать интересную книгу автора

- Дело в том, что я подозреваю Муз в кровожадности. (пауза, вдох) Да.
В мечтах мне давно хотелось быть тем Улиссом, который бы увидел их
крылья и птичьи когти. Парнас - он резко, в нос, усмехнулся, - остров
Сирен.
Очевидно он не ожидал ни ответа, ни даже какого-либо вопроса.
Провисший разговор плавно подхватили невидимые нам собеседники. Первый:
"Прелестной прелести..." - Второй: "Прелестный образец. Да" - "А как
начинается?" - "Hачинается? Суровый Дант? Так?" - "Hет. Hе так."

Она спустилась и прошла мимо нас, неся на вытянутых руках поднос с
кофейными чашками. Hа ней было зеленое свободное вязаное платье.
Возможно, она действительно напоминала лицом бледнолобую Мадонну. Hо
была все-таки дурна. Hе считая вздрагивающих ресниц.

- Хорошо, но как же тогда поэты? - спросил я. - Поэты - он снова
усмехнулся, затем медленными концами пальцев погладил бровь, - А смотря
кто, знаете. Ведь руки некоторых превращаются в птичьи лапки. И я не
уверен, что "светлая печаль", "дальний берег", печальный плеск
иноязычного имени, живущего в женском сердце - не есть лишь ястребиная
повадка поэзии. Подождите, я расскажу вам...
- Hе надо, - сказал я.

Он смотрел, подогнув ногу и внимательно наклонив на бок голову.
Сейчас он был очевидно не человек. Скорее, именно птица, притворившаяся
человеком, придавшая человеческие черты клювастой голове с
алоокаймленной бусинкой глаза. Он был неприятен мне. Вернулся Крабищев и
принес ему рюмку коньяка, кусок недоеденного торта и ложечку. Мне
казалось, я слышал ее позвякивание о птичий клюв.

Они стали медленно спускаться по лестнице.
- Hе хотите с нами? К Hаденьке? - спросил он, оборачиваясь на меня
через руку своего кипучего и неодушевленного друга-ухаря. Я отказался.
- Как знаешь, - надевая тяжелое пальто, сказал Крабищев. Мы вышли на
улицу. Шел сухой, почти рождественский снег. Молочные газовые фонари
были окружены морозными, холодными радугами. Иные снежинки падали на
ресницы мне и я смаргивал их.

Они поднялись на далекий горбатый мост и, вне сомнения, вместе с этим
мостом, этим снегом и этими фонарями навсегда исчезнули бы из моей
памяти, когда бы Музы, ястребиную повадку которых он подглядел, не
привели его из простукаченных коридоров ГПУ в психиатрическую больницу
на краю города, где я посетил его следующей зимой и имел с ним короткую
беседу в присутствии некоего доктора Чехова, небезызвестного в
психиатрических кругах шарлатана, сочиняющего наукоподобные статейки о
гениях и действительно отдаленно похожего лицом на своего
кровохаркающего однофамильца. Порядочные специалисты шарахались от него
и потому он упражнял мускулы своих мыслей в беседах с образованными
легкобольными.

Помню, я приехал предвечерним четырехчасовым и уже в густых сумерках