"Александр Терентьевич Кононов. Повесть о верном сердце " - читать интересную книгу автора

Старый цыган, гнедой от загара, стоял возле залатанного со всех
сторон шатра; он глядел желтыми круглыми глазами на усатого человека в
жокейском картузике и говорил гортанно:
- Эх, панок, разве ж теперь есть цыганы! Теперь цыгану двадцать лет,
а он еще ни одного коня не добыл с барской конюшни. Удали не стало, панок:
цыганы ведра чинят, кастрюли лудят... Эх, панок!
Человек в картузике повернул голову, и Гриша узнал Викентия.
Викентий, пренебрежительно усмехаясь (похоже, что он и
разговаривал-то с цыганом от скуки), сказал старику:
- Ты лучше расскажи, как это цыган в Ребенишках повесился. Украл
барскую тройку, а потом повесился... Совесть заела, что ли?
- Ну, разве ж цыган может за тройку кобыл повеситься? Не сам он
повесился. Задавили цыгана баронские холуи!
- Но-но-но! Ты полегче! - заорал Викентий угрожающе.
Но в это время на дороге показалась пара золотисто-рыжих коней, и
рессорный экипаж, блистая лакированными спицами колес, проследовал к
церкви... Это Тизенгаузены приехали к обедне. Гриша узнал Альфреда. На нем
была все та же зеленая шляпа с пером. А рядом с Альфредом сидел прямо -
аршин проглотил - седой барин в котелке, с кроваво-кирпичным румянцем во
все лицо - от бровей до самого кадыка, подпертого крахмальным, тугим
воротничком.
Викентий скинул картузик и побежал на носках к экипажу.
Цыганка в пышных цветастых юбках, заметавших за нею пыль и мелкий
мусор, с серебряными серьгами в ушах, большими, как полумесяцы, шла к
рядам торговых будок и смотрела перед собой непонятными глазами.
А из лесу уже показались девушки и парни. Девушки были украшены
венками из колокольчиков, ромашек, жасмина; у парней венки сплетены были
из дубовых веток. Среди парней Гриша увидел и Кирюшку с Иваном-солдатом.
Девушки пошли к озеру - пускать венки на воду. Парни, перешучиваясь,
остановились поодаль: невежливо глядеть, чей венок потонет. Гриша с Яном
знали это и тоже не стали смотреть на девушек. Лучше идти к торговым
будкам; вдвоем они располагали капиталом в три копейки. Капитал немалый,
но и соблазнов было много. Они подошли к самой большой будке. Перед ними
лежали на прилавке замечательные конфеты. Каждая была длиной ровно с
ребячью ладонь. И каждая была завернута в белую с золотом бумагу; по краям
бумага закручивалась бахромой так хитро, что белый цвет пропадал, а золото
сверкало и переливалось на солнце. На такую конфетку глядеть почти так же
занятно, как и сосать ее. А сосать можно хоть целый день одну! Можно было
сосать ее без конца, если только не соблазнишься, не раскусишь ее сразу.
Ну, а когда уж раскусил эту сладкую окаменелость, она расползется по всему
языку мучнистопаточным нектаром, и через секунду, буквально через секунду,
на языке останется только розовый след... да жгучее раскаяние в душе: не
удержался, поспешил.
Пять таких великолепных конфет купили мальчики на свой капитал и
больше уже не смотрели ни на мятные пряники, засиженные мухами, ни на
турецкие рожки цвета сапожного голенища, ни на липкие маковники.
Впереди было еще много удовольствий.
- Пойдем в церковь, поглядим, - предложил Ян, - а то там кончится
скоро.
- Нас оттуда прогонят.