"Григорий Иванович Коновалов. Вчера (Повесть) " - читать интересную книгу автора

кольцами кудрей.
- Сядь, батя, - сказал он Даниле. - Ведь как было?
Метель-то бешеная. Сбылись с дороги, кони измотались вконец. Одни бы
были - ничего, а тут ребенок, Надюшка. Говорю: "Корней Касьяныч, давай
заночуем под снегом, утром найдут нас". А он одно свое наладил: "Лошадей
жалко бросать, волки зарежут. Оставайся с моими, а я поеду дорогу искать".
Сел верхом на коренника и уехал.
Пристяжная одна не стонт. Обрезал я постромки - побежала за хозяином.
Мы с Анютой, то есть с Анной Сабитовной, перевернули сани, подняли
оглобли, отдали себя на волю господа бога... Боялись, как бы Надюшка не
замерзла.
Тут вошел в горницу мой отец, посмотрел на Василия и нахмурился.
- Коренник нашелся, - сказал он. - На гумне у омета стоял. Вожжи
почему-то к гужам привязаны, под снег ушли. Потянул я - не тут-то было,
зацепились за чего-то. Копаю лопатой, вижу: лежит под снегом сам
Енговатов. Замерз.
- О господи! Что же это, а? - испуганно сказал Данила.
- Видно, упал Енговатов с лошади. Грузный был, царствие ему небесное, -
сказал Василий, с улыбкой посматривая на отца.
- Крупный старик, - согласился отец. - Лежит сейчас на дворе в санях,
пологом прикрыт. И как он мог замерзнуть, такой жирный?
Дедушка и Данила вышли, крестясь на ходу. Отец мой тихо сказал:
- Ну, Вася, твое счастье, что я первый наткнулся на Енговатова.
- К чему это ты, Ваня?
- Енговатов-то удушен вожжами. Ловко они захлестнули горло. Видно,
кто-то непромашно накинул на шею вожжи и пугнул коня.
- Врешь! Докажи! - злая усмешка приоткрыла белые острые зубы Василия.
Он вскочил. И тут я понял, почему его зовут Догони Ветер: худой,
горбоносый, он, как кошка, прыгнул на отца. Но у отца были тяжелые кулаки
молотобойца, и Васька отлетел к порогу.
...Вдова Енговатова с дочерью и Василий жили у нас три дня, пока
староста и урядник писали какие-то бумаги. Староста просил вдову, чтобы
она оказала честь селу:
похоронила покойника на нашем кладбище.
Скуластое лицо женщины было обычно спокойным, и только глаза, длинные и
диковатые, вопрошающе смотрели на Ваську.
- Зачем же Корнея Касьяновича хоронить на чужой земле? - ответил
Василий. - У него своя есть. На хуторе Калмык-Качерган похоронены две жены
его, и ему лежать рядом с ними веселее будет.
Василий все эти дни был пьян, весел и насторожен.
Он ласкал девочку, а когда наши уходили из дома, то обнимал женщину,
ворковал басовито. Она испуганно зыркала глазами, качала головой. Мне
казалось, что женщина боится не угодить ему.
Перед отцом моим Василий заискивал, но я видел, что улыбка его была
особенной, невеселой: обнажались зубы, в глазах же полыхал недобрый
огонек. Василий брал меня за руки, спрашивал воркующим басом:
- А что, Андреи, возьмешь Надьку замуж, как вырастешь?
Я молчал, смутно догадываясь, что он шутит. Мне очень хотелось
потрогать яркую голубую ленточку в черных волосах девочки, но я боялся ев
матери: она все время молчала, глаза ее горели жарко и тревожно. Такие же