"Григорий Иванович Коновалов. Былинка в поле (Роман) " - читать интересную книгу автора

моей. И сейчас, значит, по душе он всему обществу? И дяде Ермолаю? И
Отчеву Максиму? - вкрадчиво расспрашивал Влас. - Дела! Попади похоронные
бумаги в руки Захара - свалится камень с его души. Ведь он, поди, все еще
страшные сны про меня видит? Придет время, и я гляну в его глаза, заикой
сделаю.
Я бы сейчас наведался к нему, да как бы язык у него не вывалился на
порог со страху, - хохотнул Влас в потемках. - А еще больше испугался бы
он Илью Цевнева... если бы тот воскрес... - Вспыхнула спичка в его руке, и
мать увидела, как он вынул из кармана черный револьвер и положил под
подушку.
- Что же это такое, сынушко?
- Собачка-молчунок, а уж если гавкнет, до смерти напугает.
- Хорошие люди не носят таких потаенно. Выбрось в прорубь, - велел отец.
- Развяжу узлы - выброшу, да не один, а с камнем пудовым. Железо злое
замучило, всю душу оттянуло.
- Тогда в амбаре-то... прости меня, сынок, - всхлипнул Кузьма. - А
Захар что? Он не тронул тебя... Тоже с понятиями человеческими...
- Всем я давно простил, батя родной... простил без надежды, что мне
зачтется...


6


Обессонел Кузьма. Летний вечер ожил в памяти. Тогда приковылял
скрюченный соседский старичок Юдай, всполошил Кузьму:
- Хлеб забирают! Жарища, ни капли дождя, а они последний хлебушко под
метлу гребут.
Тревожные глаза Кузьмы повело к чадному небу, где вольно парили два
коршуна и зной стекал с их крыльев.
За стеной во дворе брата Ермолая уже покачивались папахи воинов
неизвестного Кузьме войска: красного, белого или промежуточно-мужицкого.
Подтягивая посконные штаны, Кузьма прошаркал босыми пятками по двору. На
каменном порожке погребицы Василиса, невозмутимо спокойная, в черном
сарафане, откидывала творог для цыплят.
- Замок! Штоб тебя разорвало, замок давай!
- Чего клекочешь? - привстала было на дыбки Василиса.
Но Кузьма, бледнея скулами, так взглянул в ее глаза, что она легче
перышка слетала в сени.
Черный замок величиной с кутенка-слепыша повис на пробоях дубовой двери
амбара. Кузьма скрылся в сенях, унимая дрожь сомкнутых за ноющей поясницей
рук.
Одним глазом смотрел в щелку во двор.
Глухо загудела копытами накаленная зноем дорога, пригибаясь в калитке,
во двор въехал верховой. Соскочил с коня, и тот, мотая потной головой,
по-свойски затрусил под лопас, будто дорога в тот спасительный холодок
была ему ведома от рождения.
Высокий, с ремнями, перекрестившими прямую спину, солдат уверенно
вытащил из-под амбара ломик, засунул за пробой, уперся коленом в косяк,
погнул к земле. Скрипя, пробой вылез из гнезда вместе с деревянным мясом.