"Роман Коноплев. Евангелие от экстремиста " - читать интересную книгу автора

полминуты выпрыгивает из "нумеров" на четвереньках со словами: "ты че не
сказал, падла, что они тоже из Днестровска!"...
В месте, где я вырос, было много мистики. В самом центре поселка и до
сих пор стоит памятник Прометею - думаю, единственный в мире памятник. С
учетом того, что ветвь "прометейцев" является второй после "люцифериан" в
классическом сатанизме, и вообще, Прометей пошел супротив богов, дерзко
украл священный огонь и раздал его простым смертным... Было в сем поступке
что-то от Дубровского, Стеньки Разина и славного полевого командира Григория
Котовского, дружина которого в здешних степях делала много шуму в начале
прошлого века. Прометей возник по причине того, что градообразующее
предприятие Днестровска, Молдавская ГРЭС, производила электроэнергию, и в
советские времена экспортировала ее в огромных объемах в разные стороны,
даже на Балканы. Моего папашу, как примерного студента, отправили сюда, чему
он был неслыханно рад, и от огромного количества недорогих алкогольных
напитков типа там всякого вина, немедленно, за несколько лет допился до
белой горячяки. Попасть в Молдавию после института мечтал любой
среднестатистический советский студент - это вам не БАМ какой-нибудь, и не
голодное, облезлое Подмосковье с колбасными поездами. В Днестровске во
времена голодного совдепа было ВСЕ: колбасы, фирменные шмотки, дешевые
фрукты, джинсы висели в магазине, а в студии звукозаписи была в ассортименте
любая западная музыка... Все же час езды от славного портового города
Одессы.
В Одесский Политех поступало почти 50 % выпускников обоих поселковых
школ. При советской власти национальные окраины финансировались гораздо
лучше, нежели сама "тюрьма народов" - Россия. В окрестных с Днестровском
селах асфальт лежал к каждому свинарнику и курятнику, в то время, как на
Брянщине мой дед ездил 7 километров на велике за хлебом с двумя большими
мешками. В сравнении с Днестровском, вообще, любой город в России, кроме
разве что Москвы, казался полнейшей дырой, где квадратные тетки все, как
одна, ходили в серых пальто, панталонах и жуткой отечественной обуви. Как
персонажи какого-нибудь антисоветского низкобюджетного боевика. Так и
казалось, что любая из этих теток запросто окликнет: "Стой, кто идет!". В
Днестровске таких теток было явное меньшинство - во все времена тут был
культ модной одежды, еды и чтения толстых журналов. В молодой поселок
съехались умники и жулики из разных ВУЗов страны. Все были жутко
образованны, начитаны и жизнерадостны.
А потом вдруг, откуда ни возьмись, началась перестройка. В Кишиневе ни
с того, ни с сего молдаване тут же возомнили себя румынами, и в деликатной
сфере межнациональных отношений вдруг в конце восьмидесятых все стало совсем
напряжно. Я учил в школе молдавский, преподавали его чуть получше, чем
немецкий - учили его те, кто учил и все остальное. И в 1987 году положили
меня в Кишиневскую детскую больницу. Началось мое лечение с того, что
молодые санитарки местной национальности предложили всю еду, приготовленную
маменькой, определить в общий холодильник у них в кабинете - ну и, как,
наверное, было заведено задолго до моего там появления, сожрали вафельные
трубочки с кремом и унесли голодным молдавским детям банку меда. А еще
спустя час меня пригласил в свой кабинет лор-врач, и опустив на рожу круглое
зеркало с дыркой посередине, обратился ко мне на румынском.
- А можно на русском? - попросил наивный я.
- Ну я же знаю твой русский, почему ты не знаешь мой язык? -