"Лев Зиновьевич Копелев. Брехт " - читать интересную книгу автора Написанное он отнес в газету. И впервые в жизни увидел свои слова
напечатанными. Они приобрели нежданную значительность, став четкими черными строчками, так заманчиво и таинственно пахнущими кисловато-скипидарным дыханием газетного листа, бок о бок с величавыми словами военных сводок, рядом с огнедышащей скороговоркой телеграмм и фронтовых корреспонденций. "Заметки о нашем времени" он подписал "Бертхольд Эуген". Прошло всего два месяца, но ему уже смешно вспоминать, что он тогда насочинял о неизбежности войны, как восхищался "серьезностью" и "скромностью" кайзера, "сознающего свою тяжкую ответственность"... Правда, редактор потом говорил, что эти "Заметки" рассердили некоторых читателей: нельзя так писать о кайзере - и недостаточно почтительно и похвалы скорее похожи на иронию, кайзер, мол, так миролюбив, что "его за это высмеивали". И речи его будто бы "совершенно лишены самоуверенности". Кто поверит, что это написано всерьез? В сентябре несколько старшеклассников ушли добровольцами. На вокзале была шумная толпа. Музыка. Флаги. Речи. Пели "Германия превыше всего" и "Стража на Рейне". Директор гимназии и преподаватель истории говорили "к рождеству победоносные войска великого кайзера, увенчанные победной славой, вернутся к родным очагам". В гимназических коридорах мальчишки наперебой рассказывают о лихих атаках прусских улан, о неудержимой баварской пехоте. Говорят, что завидуют отцам и старшим братьям, которые колотят наглых лягушатников-французов, коварных бельгийцев, варваров русских и торгашей англичан. Поют: Каждым ударом - француз, Прыщавые герои хмурятся, как жаль, что они еще молоды, не успеют, война скоро кончится. Но проходят недели, и сообщения с фронтов становятся все более тусклыми. На западе, во Франции, "германские войска приостановили свое наступление, отражают контратаки превосходящих сил противника". А тем временем казаки скачут по Восточной Пруссии. В газетах пишут о героях, которые "рады умереть за кайзера и отечество". Рады умереть? Какой идиот может радоваться смерти? "Боже, покарай Англию", - пишут на плакатах, на пивных кружках, на туалетной бумаге. А он поет под гитару баллады Киплинга, читает друзьям его стихи о храбрых английских солдатах, насмешливых, сильных, уверенных в себе. Французов называют исконными врагами, велят их ненавидеть и презирать. А он восхищается Наполеоном, сочиняет музыку на слова Вийона и читает друзьям стихи Бодлера, Верлена, Рембо... О русских говорят, что они дикари, жестокие и невежественные, что они не могут создать ничего своего, кроме самовара, тройки и водки. А он рассказывает друзьям о Толстом, о Достоевском. Ему уже шестнадцать лет. Гимназические учителя считают его скрытным хитрецом, а друзья - простодушным добряком. С чужими он молчалив, диковат, угрюмо застенчив, с приятелями - весел и разговорчив. И со всеми старается быть вежливым, покладистым. Но не терпит, когда его хотят подчинить, когда не убеждают, а заставляют верить и слушаться. Тогда, чем настойчивее пристают, тем он упорнее противится, чем назойливее повторяют одно и то же, тем злее он сомневается. Дома велят быть опрятным, следить за одеждой - ведь |
|
|