"Лев Зиновьевич Копелев. Брехт " - читать интересную книгу автора

уже взрослый. И он, как назло, забывает о мыле, о чистых воротничках, о
ваксе для ботинок.
2 декабря 1914 года "Аугсбургские последние известия" впервые
опубликовали его стихотворение, тоже подписанное "Бертхольд Эуген".
Печальное, горькое стихотворение, совсем не похожее на военные стихи тех
лет.

Поздней ночью, слышны еле-еле,
Провода телеграфные пели
О тех, кто убит на поле битвы.
Тишина у врагов, у друзей - везде.
Только матери плачут тихо
И там и здесь...

В первые дни войны его увлекли было слова о величии Германии, газетные,
книжные слова, знакомые, но бесплотные, не осязаемые, как знаки
алгебраических формул. Потом он увидел первые траурные объявления: "Пал
смертью храбрых...", "Пал на поле чести..." Увидел заплаканных женщин в
черных вуалях.
Смерть - это уже не только слово. Уныло высокопарные словосочетания в
черных рамках скрывают смерть Ганса или Фрица, скрывают настоящую боль,
горе, слезы матерей, невест, братьев.
9 декабря опубликовано его стихотворение "Ганс Лоди". Капитан Ганс Лоди
был немецким шпионом в Англии. В немецких газетах подробно писали о том, как
он хладнокровно шел на казнь. Читая патетические строчки телеграфных
сообщений о расстреле Ганса Лоди, он пытался представить, как это было.
Серое, тусклое утро. Тюремная стена. Взвод солдат. Яма у стены.

Ты безмолвно погиб
Одинокою смертью под серым небом.
Тебя накормили враги
Последним твоим хлебом.
Никем ты воспет не был...

В заключение слова о благодарной Германии, о немецкой славе. Звонкие
пустые слова из школьных учебников и газет. Но все же главное - не они, не
мертвенные слова о воображаемой потусторонней жизни, а реальный ужас
одинокой смерти и напряженная тоска по бессмертию. Эта холодная, бесплотная
тоска сгустилась в теплую плоть стиха, который должен продлить жизнь Ганса
Лоди, оборванную пулями.
Вильгельм Брюстле, тогдашний редактор "Аугсбургских последних известий"
вспоминает о юном поэте:
"Это был человек, исполненный настоящего жизнелюбия, можно сказать,
жажды жизни, за которою он наблюдал бдительно и трезво, хотя и приближался к
ней с известной робостью. Он был совершенно чужд сентиментальности. И
казалось, искал одновременно счастье и правду. Уже очень рано обнаружились в
нем отвращение к низменному и сильный общественный темперамент... Он был
очень общителен, особенно в кругу своих юных друзей... Женщины
заинтересовали его очень рано. В разговорах с ним я всегда испытывал его
обаяние, вокруг него как бы возникало электрическое силовое поле".