"Лев Зиновьевич Копелев. Брехт " - читать интересную книгу автора

должен просто услаждать и ни в коем случае не должен одурманивать. Он будет
учить критически размышлять и притом размышлять не только об искусстве, но о
реальной жизни, об отношениях людей в обществе.
Брехту говорят, что он просто повторяет Шиллера: "Театр как моральное
учреждение", что все это старо: сцена-амвон, сцена-кафедра или трибуна. Еще
отцы иезуиты хотели такой театр. А теперь у большевиков театры служат для
агитации и пропаганды, для обучения неграмотных и санитарного просвещения.
Словом, большевизация Шиллера и шиллеризация большевизма.
Он терпеливо или раздраженно объясняет. Проповедникам религий и
политических доктрин нужен театр-амвон. Шиллер мечтал о театре, как о "храме
нравственности и разума". Натуралисты видели в театре лабораторию или музей.
Экспрессионисты хотят всего: и храма, и трибуны, и музея. Эстетам и торгашам
нужен театр-кондитерская, бордель или курильня опиума. А в действительности
людям необходим театр - театр. Но театр именно современного человека. Жители
больших городов не верят ни в богов, ни в чертей, ни в абстракции разума,
добра, нации, демократии. А верят в реальную жизнь. Им нужен, так сказать,
театр "для курящих". Чтоб зрители во время действия курили, попивали кофе и
пиво, как в иных кабаре. Чтобы, смотря на сцену, они не забывали, что это
сцена. Брехт мечтает, если у него будет свой театр, нанять двух умных
клоунов вроде Карла Валентина. Они должны ходить по сцене и по залу в
антрактах, в промежутках между эпизодами и говорить об увиденном, о том, что
еще предстоит увидеть, должны спорить, заключать пари друг с другом и с
публикой. Без всякого шутовства, совершенно серьезно и наивно. Они должны
привлекать внимание зрителей к узловым точкам действия, к смыслу и значению
отдельных событий, к поведению персонажей. Такие клоуны сами по себе
постоянное напоминание: здесь театр, сцена, и никто не пытается уверить в
ином. В то же время их слова, их игра - новое возвращение к реальности - к
реальности на сцене и вне сцены. Это и будет новый театр. Конечно, для него
нужны и новые драмы, но можно использовать и старые, классические, важно,
как их показывать. Разумеется, нужна и новая техника. Однако все прожекторы
и лестницы Есснера, все киноэкраны и подвижные конструкции Пискатора сами по
себе еще не создают новый театр. Такими новшествами сегодня щеголяют и
ветхозаветные романтики и натуралисты. Но вот Пискатор действительно
по-новому ставит пьесу Паке "Знамена" - об американских анархистах, о
событиях, связанных с возникновением праздника Первого мая. Среди критиков и
зрителей есть недовольные: как же так, на сцене Америка прошлого века - и
тут же показывают современную кинохронику, портреты Ленина и вождей русской
революции, статистические таблицы: ввоз, вывоз, количество доменных печей, а
в антрактах раздают коммунистические листовки. Но в этом и есть суть
спектакля!
Друзья Пискатора часто спорят с ним. Он бывает слишком азартен,
пересаливает, забывает об актерах ради внешних эффектов постановки. Но он-то
и делает по-настоящему новый театр. У него новы не только средства, но и
цель и смысл постановок. Он стремится к тому, чтобы его зрители стали
участниками революционной борьбы. И его театр требует и новых драм, и новой
техники, и новых режиссеров, и новых актеров.
Брехт окончательно стал берлинцем в 1924 году. Успех "Эдварда II" уже
не может удержать его в Мюнхене. Ему стало тесно в мюнхенском заповеднике
старосветской богемы. Тесно и неуютно. Хотя побитые нацисты и притихли, но
трудно забыть о зловещих тревогах минувшей осени. Фейхтвангер тоже уехал из