"Лев Копелев. Хранить вечно" - читать интересную книгу автора

Петр Викентьевич Беруля был кадровым офицером. К 1914 году он
дослужился до штабс-капитана. Воевал добросовестно, ладил и с подчиненными,
и с начальством. В конце войны был подполковником. Гражданскую войну
воспринимал как необходимое продолжение службы. Командовал полком у
Деникина, потом у Врангеля, был несколько раз ранен. Всякий раз снова
возвращался в строй. Одинокий служака, рано осиротевший, не успев до войны
жениться, он не знал ничего, кроме армии - казарма, офицерское собрание,
случайные постои, походы, привалы, окопы, лазареты, несколько
приятелей-однокашников, нечастые пьяные досуги. После разгрома он оказался в
Польше; там наконец женился на энергичной, властной и состоятельной женщине.
Она получила в наследство ателье дамской одежды в Быдгоще, командовала
портнихами и мужем, который выполнял обязанности интеллигентного швейцара:
встречал заказчиц, вел с ними светские беседы. Были у них и дети, но они
росли сами по себе с гувернантками, потом в гимназиях, отца почти не
замечали - всем в доме управляла "пани матуся". Политикой он не
интересовался, выписывал только одну эмигрантскую газету "Вестник воинского
союза", из которого узнавал о смертях, юбилеях, годовщинах памятных дат, о
том, что где-то еще живут люди, которых он когда-то знал, встречал... Время
от времени он платил взносы во всеобщий воинский союз - выпрашивал у
скуповатой жены. Но ни разу не бывал ни на каких съездах и встречах. Жена не
позволила бы, если бы он даже захотел. Да его и не влекло никуда; от
воспоминаний о гражданской войне оставался горький мутный осадок: напрасные
усилия, напрасные жертвы, напрасные жестокости и разрушения. Необъяснимо
было, как и почему оказалось безвозвратно утерянным все, чем жили до войны.
В молодости он не задумывался над понятиями отечество, государство, армия,
царский дом... Они существовали всегда - незыблемые, священные и не
требующие объяснений, так же как Бог и ежедневная молитва. Где-то в другом
мире копошились враги церкви и государства, столь же мерзкие, как убийцы или
воры, и столь же непостижимо чуждые. Однако и те, кто по любому поводу
распинался в своих верноподданнических чувствах, кричал о патриотизме, о
благочестии, были ему неприятны - походили на торгашей, которые божились и
крестились ради копеечной выгоды, или на дурно воспитанных людей, которые
публично и напыщено изъясняются в любви, горланят о чувствах, требующих
безмолвия, либо немногословного шепота, как на исповеди.
К старости он чаще думал о том, чем была и чем стала Россия.
Большевиков он просто не понимал, правда, уже не верил, что все они евреи,
латыши, или китайцы, не считал их существами чужой, недоброй породы.
В 1939 году началась война, он видел страшное "кровавое воскресенье
Быдгоща", когда гитлеровцы убивали поляков на улицах, вешали на фонарных
столбах и на балконах, когда хулиганы из "фольксдойчей", улюлюкая, гнали
толпы женщин, детей и стариков, выселяемых из города, ставшего частью рейха.
В ту пору Гитлер вдруг подружился со Сталиным, и в Быдгоще появились беженцы
из Львова и Белостока. Жена и дети Петра Викентьевича проклинали москалей,
не хотели слушать его возражений, что русский народ не может отвечать за
большевистскую власть, что Сталин грузин, а не москаль.
Потом наступил 1941 год. Уже летом появились первые советские
военнопленные. Он был уверен, что немцы скоро займут Москву, что большевикам
не удержать победителей Франции, завоевателей Норвегии и Крита,
полновластных хозяев Европы... Но с каждой неделей, с каждым месяцем в нем