"Полина Копылова. Virago" - читать интересную книгу автора

руками, и судно стало разворачиваться к причалу бортом.
Мона Алессандрина, самый ценный груз и красный товар, сошла на берег
первая, опершись на капитанский локоть. За ней был прислан портшез, узкий,
черный, глухой, точно стоймя стоящий гроб. Возле ждали носильщики
посольские, в опрятном гербовом платье, поодаль переминались носильщики
наемные, босоногие и загорелые дочерна, переступал копытами мул, взятый
для камеристок, ибо прислуге знатной дамы не подобает бегать за ней
вприпрыжку по уличной грязи. Мона Алессандрина забралась в портшез (ну
точно, гроб, да дорогущий - весь шелком изнутри обит!), втянула туда хвост
плаща и трен, чтоб не мести чужую улицу, раздвинула самую малость
занавески. Где-то сбоку покряхтывали носильщики, примеряясь к сундукам.
Хихикали, елозя в седле, камеристки - двойняшки пятнадцати лет...
Тронулись, наконец.

Рослый, бритый, рыжеватый, по виду и стати более римлянин, чем венецианец,
мессер Федерико, сиятельный посол, сухо чмокнул ее в щеку и оглядел
неулыбчивыми выпуклыми глазами. Дворянство покупное, ясно, как и
подданство венецейское. И двадцать ли ей? Не меньше ль?
- Любезная моему сердцу племянница, - громогласно утвердил он ее в степени
родства, - к несчастью, я здесь лишен общества моих дорогих детей, и
потому не взыщите, если весь богатый запас поучений и наставлений
достанется вам.
- Думаю, это пойдет мне только на пользу, достопочтенный дядюшка.
Федерико кивнул так, точно услышал и принял к сведению ответ своего
секретаря, потом подставил ей локоть, такой же крепкий, как у капитана, и
повел к столу.

- Кастильский двор - строгий двор, - наставлял он ее, отхлебывая из кубка
и заедая местными крупными маслинами. Маслины были разрезаны вдоль, вместо
косточки в них вложили копченый миндаль, - кроме того, это двор гордецов.
Иные гранды имеют привилегию не снимать перед королями шляпы, и род их
порой древнее и знатнее королевского. Таковы Альбы, Мойя, Медина-Сидония,
Мендоса, Агилары... Они - самые большие гордецы во всей Европе.
Мона Алессандрина слушала вполуха и уминала жареного фазана за обе щеки,
до блеска обсасывая косточки. "Кортезана!" - подумал мессер Федерико,
исподволь наблюдая за ней, и отмечая в ней странную двойственность. Так,
высокая, она казалась маленькой, нежной; светлые будто бы волосы временами
холодно отливали темным; на вздернутом носу при повороте головы вдруг
проступала горбинка; опущенное лицо казалось узким, грустным, но стоило ей
вскинуть подбородок, и проявлялись широкие скулы, а в разлете бровей
сквозила дерзость; белые кисти рук, с виду тонкопалые и слабые, вдруг
выказывали быструю хватку и узловатую кривинку пальцев, и становилось
заметно, что мона Алессандрина носит не самый маленький размер дамской
перчатки.
- Двор так же не одобряет ничего хоть сколько-нибудь неблагочестивого. Не
вздумайте шутить над священниками, как то принято в Италии, или
рассказывать нескромные новеллы. В иных домах это можно, вы поймете что к
чему, если станете вхожи в эти дома. Что же касается любовных дел, то все
здесь скрыто от глаз, и даже о королевских привязанностях не говорят
вслух, а если что выйдет наружу, то будет не миновать крови.