"Полина Копылова. ROMA IV" - читать интересную книгу автора

чувствительного наследника понюхать императорской крови. Чтож, тем лучше.
Пусть страдает за других, как Иисус Христос, в которого ты до сих пор не
веришь, считая его добрым божком рабов и филантропов.
- Разве это важно, Красс? Это ведь вовсе не важно.
Безротое лицо не дрогнуло. Дрогнуло - она почувствовала хребтом - его
напряженное нутро - потому что с этой реплики разговор вышел за пределы его
понимания.
- Что же является для вас важным?
- Моя воля. А она повсюду и надо всеми. Это ты признаешь?
- Да, владычица, - сказал он так глухо, словно говорил не ей, а внутрь
себя.
- Поэтому кто в чем провинился, и кто за что отвечает, буду решать я.
А пока я предложу тебе одно условие. Выполнив его, ты купишь свободу и
безбедную жизнь себе и своему сыну. Не такую жизнь, как раньше, конечно, но
безбедную и вполне достойную для человека, виноватого в том, в чем виноват
ты - перед своим сыном, кстати, тоже.
- Я внимаю, владычица, - сияние в его глазах пригасло.
- Условие мое просто: ты идешь ко мне в конкубины, Красс. И этот
конкубинат продлится сколь мне будет угодно долго. Если ты придешься мне по
нраву, я сочту, что условие выполнено, и ты получишь своего сына, свою
свободу и свой пенсион.
- Я должен буду исполнять любые твои прихоти, владычица?
- Любые, о которых скажу словами, и те, о которых догадаешься без
слов, тоже. И помни вот что: если у меня схватит живот, подвернется нога
или потемнеет в глазах, виноватым окажешься ты. Тогда пощады не жди - ни
себе, ни сыну своему... - она помолчала, давая ему осмыслить, и
поинтересовалась, - ну так как, Красс?
- Разве ты оставляешь мне выбор, владычица?
Ненависти в его глазах уже не было - выгорела за краткие мгновения
между вопросом и ответом. А что было, Аврелия рассматривать не стала. Она
взяла его за подбородок (он поразился, какая у нее жесткая, старушечья
хватка) и сказала, глядя мимо его глаз:
- А ты хорошенький, Красс. Ты знаешь это?

Подвитая челка кудлатого парика противно щекотала натертый белилами
лоб. Он все порывался ее отбросить, но каждый раз, подняв руку, отдергивал
ее. Нельзя. Все должно быть так, как сделали под личным Ее надзором. Он
заглянул в зеркало - проверить: брови узкие, розно изогнутые, наведенные в
два цвета (киноварь и индиго), их даже не нахмуришь, только заламывать
получается; губы от краски сохнут, а не оближешь - кармин сотрется. Боги
великие, и как женщины со всем этим справляются!..
Он погнал от себя пустую мысль. Не об этом надо думать, когда сам стал
блудливой женщиной, а о том, что в глубоких зрачках Аврелии не различить ее
мыслей. Взор ее, предназначенный ему, томен и пуст, как у надышавшейся
дурманом проститутки, но женщина, глядящая на него, как проститутка,
продает ему по одному вздоху жизнь его сына.
Доходят ли в узилище вести с воли?
Лучше б не доходили.
А на Этернейские сады медлительно спускалась ранняя ночь, и отблеск
сторожевых огней тянулся по лиловеющему снегу.