"Полина Копылова. Бессмертный диптих" - читать интересную книгу автора

увидев Альдерхта, который одной рукой прижал к себе Вальпу, точно наложницу,
а другой - держал у его горла клинок, но я прикрикнул на них, и они с
мертвенно остервенелыми лицами вспенили веслами прибрежную зыбь. Для них - и
для всего Тласко - наступал конец времен.

Какое-то время я, Альдерхт и старшины кнехтов, еще недавно изображавшие
посланников, горячо и бестолково спорили, как содержать заложника: Альдерхт
предложил по обычаю привязать его к мачте, дабы все видели, что он жив; я
настаивал на достойном заключении в одной из кают; старшины хотели для
надежности и умаления духа запереть его в трюм. Спорщиков напугал и потому
примирил вид пленника: Вальпу не держали ноги, он сидел на полу, обхватив
себя за плечи, и немо смотрел перед собой, едва ли до конца сознавая, что с
ним случилось и где он. Поэтому ему устроили ложе из двух лавок и навалили
на них всю мягкую рухлядь, какая нашлась. Я сел у него в ногах, и нас
оставили вдвоем. Мне нужно было добиться от него письма, в котором
излагались бы условия выкупа: дополна нагрузить наши четыре корабля звонким
золотом.
Письма не понадобилось. Вскоре к нам подошла длинная высоконосая ладья,
полная смятенного раззолоченного придворного люда, и я, встав меж двух
мортир, заряженных, не в пример пищалям на площади, боем, прокричал им
условия: четыре корабля золота - и живой Вальпа; или голова Вальпы на пике.
А Вальпа и не смог бы ничего написать. Его оцепенение усугублялось.
Время от времени он шевелил губами, но не мог издать ни звука; а когда я
попытался напоить его укрепляющим отваром - покорно сделал несколько
глотков, но тут же его вырвало мне на руки.

Наши корабли оказались куда объемистей, чем думалось. Сперва кнехты
согласились весь обратный путь ночевать на палубе - лишь бы вместилось
побольше. А на третий день я уже со страхом следил за неиссякающим потоком
груженных золотом лодок - потому что силы нашего заложника таяли на глазах,
как будто самый воздух был ему ядовит, и ни я, ни уж подавно кто иной ничего
не могли с этим поделать.
Биение его сердца стало неверным, дыхание - слабым. Его рвало почти
всем, что он ел; при виде Альдерхта или старшин он закрывал глаза. Кое-как
он выносил лишь меня, верно, предполагая во мне человека почти столь же
подневольного, и порой, взглядывая на меня, пытался что-то сказать - но,
увы, унижение полностью лишило его дара речи. И я чувствовал от этого подлое
облегчение, потому что не сумел бы объяснить ему того, что подневолен судьбе
и стал орудием ее возмездия за муки бессмертного.
Под вечер третьего дня, выйдя на палубу отдышаться после каменного
безмолвия в каюте у Вальпы, я взглянул на город и увидел кое-что, весьма
меня насторожившее: над одной из дальних пирамид вился дымок. Кто-то тронул
меня за рукав - Альдерхт. Он тоже смотрел настороженно.
- Дым, - показал я.
- Дым? - он по-рысьи фыркнул, - о чем вы? Челны! Гляньте, совсем под
берегом - низкие и очень быстрые. Полагаю, боевые.
- Дым над пирамидой, командор Альдерхт. Они начали свершать требы в
честь старых богов. Это значит, что цена головы заложника очень скоро
упадет. Я говорил вам...
- Теперь нам пожалуй что и не уйти. По крайности, не уйти без хорошей