"Полина Копылова. Бессмертный диптих" - читать интересную книгу автора

терпелив, как змей, - иначе не огранить такого алмаза, как Великий
Правитель. Я чаровал его пророчествами о его державе - через сто, двести,
триста лет. Я внушал ему трепетнейшие видения, которые когда-либо создавало
мое воображение. Мои чувства к нему, конечно, нельзя назвать отеческими:
нельзя быть отцом существу, которое на твоих глазах состарится и умрет.
Если бы мне знать его ревность! Он ревновал меня к своей державе, к
Морскому Мосту. Он хотел всё - сам. Его ревность росла день ото дня. Он
дышал ею. Он старался опередить мои советы и намеки - ему порой удавалось! Я
был захвачен этим странным состязанием не менее Итли, подчас мне казалось,
что он читает мои мысли столь же легко, как я - его. Пожалуй, такого я еще
не испытывал. В этих поединках ума, чутья и чувств он превосходил любого из
своих советников - и даже своего прапрадеда. И однажды он это осознал.
Осознал, что превзошел свою людскую природу - пусть на палец, но превзошел.
И сделал это только благодаря мне. После этого он меня возненавидел.
Я ощущал всю полноту его ненависти. Я знал, что он хотел бы со мной
сотворить. Я терзался. Он тоже мучился. Мучился тем, что желал бы, но не мог
идти мне наперекор, потому что мои советы были самыми разумными - да и сам
он давно уже перенял мой образ мыслей, насколько это возможно для человека.
Единственное, что он сделал, - сменил имя "Итли" на "Вальпа". Слово "Итли"
само по себе ничего не значит, но его окончание "ли" - знак принадлежности к
правящему роду. А "вальпа" - значит "власть", и звучит как еще один титул.
Так он стал безымянным - Властью Морского Моста.
Мне было так тяжко, что хотелось исчезнуть. Но он был полон гнева, и я
боялся за Морской Мост. Людская жизнь быстротечна, но для Морского Моста уже
столько было сделано, что я хотел спасти это, ради самого же Итли, ради его
сыновей, внуков и правнуков...
Догадка ожгла меня, как стрекало ската.
- И вы... сами...
Он кивнул.
- Я пришел к нему и сказал: если ты ненавидишь меня, дай волю своей
ненависти. И он спустил ее с цепи. И заодно постарался вырвать у меня тайны
бессмертия. А что я мог ему рассказать? Что наши матери вынашивают дитя те
же девять полных месяцев? И что до двадцати лет мы растем, как люди? И что
мы на самом деле боимся смерти и очень бережемся? Ведь втайне каждый
бессмертный убежден, что его можно убить, - и бережет свое бессмертие. И
когда я предался палачам Вальпы, я думал, что его ненависть умрет вместе со
мной, что над моим телом он раскается и станет тем самым совершенным
правителем, каким я чаял его увидеть. Но я оказался бессмертным, как...
болотная плесень!!! Что бы со мной ни делали - рано или поздно все зарастало
и заживало. Я читал мысли моих стражей - они брезговали мной. Сам Вальпа
испытывал при виде меня гадливость. Но более всего отвратителен я стал себе
сам. Моя плоть прорастала сквозь черное беспамятство, и я снова открывал
глаза. Наконец, я уж сам не понимаю - Вальпа ли это придумал, я ли ему
внушил, - меня решили бросить акулам. Для того и живот располосовали - чтобы
вернее приманить их на кровь. Но даже акулы погнушались.
Он смолк.
Он был тонок и выглядел хрупким в кости. Чисто выточенное лицо, чуть
опущенное, как кажется, бесстрастное. Но теперь-то я знал: это - выражение
смертного отчаяния.