"Олег Корабельников. Рассеченная плоть (рассказ)" - читать интересную книгу автора

пульсирующей струйкой в темноту желудка выбрасывается кровь, алая, красивая
на свету, стремящаяся к свободе, в слепоте своей не понимающая, что смерть
и свобода равнозначны. Но кровь и не должна ничего понимать, она просто
сок; как ничего не понимает печень, делающая свое таинственное дело, как
слепы почки, фильтрующие кровь, и темно подсознание. Только кора мозга,
некрасивая серая оболочка зыбкого органа, могла понимать что-то, умела
ужаснуться возможному небытию, а если и умирала, то обрекала тело на полную
слепоту, немоту и беспомощность.



Встал, подошел к телефону.

- Нина, - сказал он тихо, - будь добра, набери кубик атропина и два но-шпы,
принеси сюда... Да, мне.

Он сел на раскладушке, согнувшись и держась рукой за живот. Тихо открылась
дверь и снова закрылась. Медсестра Нина, чуть заспанная, в косынке,
надвинутой на глаза и скрывавшей бигуди, встала на пороге.

- Что, совсем разболелся на старости лет?

Она работала в отделении давно и наедине с Панковым позволяла себе
дружеский тон. Он не выносил этого от других, но ей разрешал.

- От старой и слышу, - огрызнулся он беззлобно.

Легкой рукой она поставила укол. Панков поймал ее руку, притянул к себе.

- Положи на живот. Может, полегчает.

Она рассмеялась, но руку не отвела. Села рядом.

Из окна светил фонарь и при его сумеречном свете на ее лице не было видно
ни морщинок, ни темных кругов под глазами.

"Неужели я когда-то любил ее? - подумал Панков. - Когда она пришла в
отделение, еще девчонкой, высокой, красивой, румяной? Неужели тогда я
всерьез любил ее?"

Он попытался вспомнить ощущение упругого тела, прильнувшего к его телу, но
не вспомнил. Эта рука была теплая, и только. Она мягко прошлась по животу,
равнодушно и спокойно.

- Спи, - сказала Нина, поднимаясь. - Будет плохо - зови.

"Вот и постарел, - подумал он. - Отмираю по частям. А она и замуж потом не
вышла, и я ей сейчас не нужен, да и она мне. Постарел. Вот и желудок мой
умирает первым."