"Олег Корабельников. Стол Рентгена (Авт.сб. "Башня птиц")" - читать интересную книгу автора

было нечем. Мозг растекался причудливым орнаментом вдоль крышки стола,
извилистым и симметричным, и мысли тоже становились тугими, бронзовыми,
повторяющимися.


В таком положении он оставался долго, иногда дня два, в зависимости от
дозы выпитой водки. Никто к нему не приходил, друзей он растерял, клиенты
обходили его дом стороной, а дети давным-давно разъехались по всей стране
и писем ему не писали.
Образ жены, потерянной и преданной им, ассоциировался у него с диваном
стиля ампир. Когда-то в самый разгар его увлечения стариной он приметил
этот диван у одного старика. Диван ему так понравился, что ни о чем другом
думать он уже не мог. Старик запросил большую цену. Тогда он тайком от
жены заложил ее шубу, благо было лето, купил диван и торжественно водворил
его в своей комнате, еще заставленной рядовыми венскими стульями. К зиме
он думал накопить денег и выкупить шубу из ломбарда. Но накопленные деньги
пошли на чугунного Давида и на трехсвечовый стенник из патинированной
бронзы. Жена, и без того измученная страстью мужа к вещам, узнав о продаже
шубы, долго плакала, потом сказала: "Лучше бы ты пил", - и уехала к сыну,
навсегда.
С тех пор он часто, глядя на диван, его шелковую обивку, его манерные
ножки, его подлокотник с золочеными головками Медузы, вспоминал жену,
которая тоже не писала ему и, наверное, ждала его смерти, чтобы приехать в
эту квартиру, открыть настежь балкон и с наслаждением сбросить вниз
комодики, стулья, козетки, шкафы мореного дуба, статуи и статуэтки.
Всего этого было слишком много для нее и слишком мало для него. Он
рыскал по антикварным магазинам, брал отпуска без содержания и наведывался
в тихие старинные городки. Там он безошибочно выбирал нужные дома,
заходил, отрекомендовывался художником и высматривал, выпрашивал то
подсвечники, то темные картины, одиноко висящие среди современных
эстампов. Домой возвращался разоренным и радостным.
К нему постоянно приходили разные люди, приносили свертки, он
торговался подолгу и со вкусом, всегда в свою пользу, продавал одни вещи,
покупал другие, находя в этом большую радость, и в конце концов собрал
прекрасную коллекцию, приобретая много врагов и завистников.
Раньше он работал реставратором в одном хорошем музее, работу свою
любил, только каждый раз, закончив заказ, оттягивал время возврата,
подолгу любовался красивой вещью и очень хотел оставить ее себе. Потом и
сам стал покупать. Реставратор он был хороший, в большом городе заказов
хватало, брал работу и на дом. Научился расчищать иконы и картины, знал
толк в бронзе и посуде, книгах и скульптуре.
Когда он остался один, совсем один в большой квартире с высокими
потолками, где каждый шаг был радостен и опасен (вдруг заденешь шкаф с
фарфором), то по-настоящему ощутил, как его жизнь связана с невидимой
жизнью вещей. О каждой из них он мог рассказывать долго, взахлеб, как
гордый отец о талантливых детях. Он знал имена мастеров, знал до тонкостей
технологию превращения дерева и бронзы в красоту, знал слишком много,
чтобы быть счастливым.
И только один мастер, одна вещь превратили его жизнь в муку. Мастера
звали Давид Рентген, жил он в конце восемнадцатого века, и один из