"Олег Корабельников. Стол Рентгена (Авт.сб. "Башня птиц")" - читать интересную книгу автора

предметов, сработанных им, - письменный стол, увиденный реставратором в
запасниках музея, стал навязчивой мечтой, неутолимой жаждой. Вещь
принадлежала музею, купить ее было невозможно, а украсть тем более. Тогда
он сделал хорошие чертежи, фотографии, снял слепки и принялся за работу.
Целыми днями, запершись, он возился с красным деревом, пилил, полировал,
искал такой же рисунок древесных волокон, лепил восковые накладки, чтобы
здесь же, дома, отлить бронзовые детали стола. И когда, намучившись,
истратившись, он последний раз провел тряпочкой по гладкой поверхности
стола, то почувствовал себя настолько счастливым, что обнял свое детище,
прижался к его благоуханному телу и долго шептал ему самые ласковые слова.
Целую неделю он не отходил от стола, спал рядом, на полу, обняв
золоченую ножку, втайне гордился своей победой над мастером Рентгеном и
показывал стол всем приятелям, разумеется, наврав им о подделке. Те
искушенно ахали и, должно быть, завидовали.
Но потом, еще раз посетив запасник, он вдруг увидел настоящий стол
настоящего Рентгена, и это впечатление, стертое собственной работой,
настолько испортило ему настроение, что, придя домой, он сел на пол возле
своего стола и весь день проплакал.
Мастер Давид Рентген обманул его. Оттуда, из восемнадцатого века, он
смеялся над ним, жалким копиистом, дерзнувшим равняться с мастером. Как
будто бы все было похожим, точным, симметричным и чистым, словно столы
вышли из одной мастерской. Но не хватало самой малости - не хватало руки и
сердца мастера. Неповторимой руки и непревзойденного сердца.
С этого дня он и запил. Пил водку, много, с омерзением, в одиночестве.
Он возненавидел себя и всех людей заодно. Люди представлялись ему лишь
переходным этапом на пути к рождению вещи - совершенной и прекрасной. Вещи
во всем отличались от людей. Плоть их была твердой и бессмертной, формы
чистыми, и сама их неподвижность говорила о мудрости. В пьяных мыслях
своих он видел людей, суетных и бренных, материалом и инструментом, слугой
и покровителем вещей. Вещи с большой буквы. Всю жизнь человек занят
производством вещей, и лишь избранники, мастера, поднимаются до искусства,
уходят в вечность, но все равно их тела сгнивают наравне с другими людьми,
но остается имя, легенда и, самое главное, - остается вещь как
единственное оправдание ненапрасной жизни человека.
Именно это, то, что он вдруг открыл для себя, когда изменить что-либо
было невозможно, разломало и исковеркало оставшиеся дни его жизни. Он
понял, что никогда не был мастером, и напрасно он старался окружить себя
чужими вещами, блеском чужой славы и чужого величия.
Понял, что он - ничто.


И однажды, выпив больше нормы, он поднял руку на своего любимого сына.
Он разрубил стол топором на мелкие щепки, бронзовые накладки распилил и,
сложив в стеклянную банку, налил азотной кислоты. Бронза, шипя,
растворилась: клубы едкого коричневого дыма наполняли ванную, оседали на
голубом кафеле, вызывали кашель. Он запер ванную, заколотил дверь и с тех
пор не мылся. Щепки он сжег в своей плавильной печи.
Протрезвев, он увидел пустое место между диваном и чугунным Давидом.
Такого отчаяния ему еще не приходилось испытывать. Он катался по полу,
кусал свои несовершенные руки, ненавидел себя, он хотел перестать быть