"Владимир Кораблинов. Алые всадники" - читать интересную книгу автора

Чубатый вваливается

И снова перезванивали часы.
Алякринский поглядел на них удивленно: ему бы уж давно дома быть, мама,
конечно, беспокоится - почему не идет. Ей ведь все бог знает что мерещится:
бандиты, перестрелки, коварные засады. Колечка смертельно ранен. Колечка
убит.
Извини, родная, что так получается: вспомнилось вдруг неожиданно.
Болотов. Муся.
Впрочем, совсем не неожиданно, а в связи вон с тем самодельным помятым
конвертом, что лежит на столе, придавленный чугунным солдатом в маньчжурской
папахе. Солдат стрелял с колена. Отлитый каслинскими мастерами, он служил
прессом.
В конверте же, на какой-то казенной рапортичке - каракули безыменного
доноса на болотовского начальника станции, Дээс, Куницына Константина
Иваныча. На Мусиного, стало быть, папеньку. Вон что.
Следователю Кобякову дано распоряжение - проверить. Надо полагать, уже
трясется Кобяков в теплушке, подъезжает к родимому Болотову. Черные ветлы
мелькают, проносятся навстречу поезду. Переезд... Водокачка... Приземистые
домишки с мутными квадратиками скудно освещенных окон...
Но что это там - за дверью, в коридоре?
Грохот быстрых шагов, тревожные голоса, издалека нарастающий шум.
Распахивается дверь.
И в комнату вваливается Чубатый.

Падучая

Страшен. Черен.
Ало-синим пламенем во всю левую щеку - родимое пятно. Оно словно
запекшаяся рана. И черноты вороньей кудри прилипли к бледному, потному,
перехваченному окровавленной тряпицей лбу.
Молчит Чубатый. Молчит и Николай. Снимает шинель, зажигает настольную
лампу. Крутит ручку телефона.
- Алло, алло, барышня! Один двадцать семь... Мама? Вот, понимаешь,
какая штука... А? Ну, конечно. Да. Черт его знает. Едва ли. Ну-ну, не
пугайся, ничего особенного. Что? Обедал, конечно. Ну, где-где... У нас в
столовке. Да. Пока.
- Слушай, Алякринский, - хрипит Чубатый. - Закурить бы...
Пока он крутит здоровенную папиросищу, входят Розенкрейц и Богораз. Во
главе с Николаем это и есть знаменитая зловещая "тройка" губчека, о которой
в темных щелях тараканьих, за плотно задернутыми занавесками, с оглядкой на
дверь, злобствующий, перепуганный обыватель шипел ненавистно: "Садисты...
Людоеды!"
- Ну, давай, товарищ Чубатый, - говорит Алякринский. - Докладывай.
Молчит Чубатый.
И вдруг, остекленев помутившимся взором, родимым пятном чернея ужасно,
с розовой пеной у синих закушенных губ, снопом, как срезанный шашкой,
валится на пол... бьется о грязные доски, с дикой силой швыряет насевших на
него Алякринского и Богораза, пока жестокий таинственный демон падучей не
покидает его.