"Владимир Кораблинов. Мариупольская комедия ("Браво, Дуров!" #2) " - читать интересную книгу автора

Ну, мало ли что там с этой Люсьеной вышло. Смешно и глупо. А могло бы,
впрочем, случиться и иначе, и тогда...
Так-то-с.
Приподнявшись на локте, Анатолий Леонидович пристально всматривается в
потемки, окружающие черту освещенного круга. Странно. Необъяснимо. Вот был
папочка, сидел, брюзжал, топал ножкой - и улетучился, и нет его. Братец же,
хотя и исчез, подобно родителю, и как будто и нет его, но присутствие
почему-то ощутимо. Он невидим, но он здесь, здесь...
- Не проведешь, моншер, - шепчет больной, - не спрячешься... А раз уж
ты разговор затеял, так слушай.
Мое несомненное качество - это действовать. По первому зову сердца. В
омут кидаться, голову очертя - первым.
Первым!
А ты вот, к примеру, никогда первым не бывал, всю жизнь по моим следам
норовил, все мое ухитрялся прибрать к рукам - и случай с Зеленым, и с
Вильгельмом, и прочее. Ну, а как, пардон, с быком? На арене Плас де Торос?
То есть когда уже не анекдот, не забавное антре, а - смерть в глаза,
чудовище разъяренное, да еще сто тысяч чудовищ на трибунах с жадностью, с
нетерпением и восторгом ждут не дождутся твоей погибели... Ну-ка, ну-ка,
милейший! Это тебе не то что взять да и слизнуть воровски придуманную мною
репризу, не-е-ет-с!
Да, именно - очертя голову.
От этого-то так сногсшибательны были мои успехи, всемирная слава,
богатство (былое, к слову сказать)... Ну, конечно, и провалы, неудачи.
Откровенно признаюсь. Ты же вечно размышлял, прикидывал за и против,
выбирал. По Николай Захарычеву совету впрягся в служебную лямку, забыв про
заветную мечту; скрипел пером в дурацкой управе благочиния, прекраснейшим
почерком составляя списки сирот и потаскушек, двадцатого числа аккуратно
расписываясь у артельщика в получении. Радовал дядюшкину душеньку:
остепенился, дурачок, пошел по верной дорожке, не то что тот, забубённый...
ну, сами знаете - кто.
Женился затем порядочно, благопристойно, с певчими, с провозглашением
многолетия, с венчальными свечами, с флердоранжем. И с приданым, между
прочим - а как же! - скатерти, салфетки, пуховики - ну, совершенно как в
чеховском водевиле...
А время-то, дражайший братец, время-то было потеряно, оно уходило
безвозвратно. Ты аккуратно торчал в управе, тянул лямку, выслуживался, к
двадцати целковым нищенского жалованья мечтал о ничтожной прибавке. Имя же
молодого русского клоуна Анатолия Дурова уже мелькало на афишах не только в
провинциальных городках, но и, черт возьми, в белокаменной! Именно к этому
времени относится история со срезанными в дядюшкиной квартире роскошными
гардинами... Тереза моя смастерила из них великолепный балахон, и я впервые
с огромным успехом выступил на московском манеже.
Тереза...
Но нет, тебе, Володька, этого не понять. Тут - ни свечей, ни певчих, ни
громогласного дьяконского зева. Ни восковых цветочков на свадебном платье
невесты.
Ни пуховиков.
Хотя и шептали в закулисных каморках-уборных охочие до пересудов, что -
ого-го! - поймал-таки этот Дуров-ловкач золотую рыбку, Терезу то есть; что у