"Владимир Кораблинов. Мариупольская комедия ("Браво, Дуров!" #2) " - читать интересную книгу автора

московского стряпчего. Житейский обиход Леонида Дмитрича зижделся на
восьмидесяти целковых казенного жалованья; греть руки взятками дворянская
спесь не позволяла. Аккуратность, порою до скаредности доходящая, - вот была
повседневность жизни семейства Дуровых.
В богатой дядюшкиной квартире мальчики притихли сперва, оробели перед
обилием прекрасных, дорогих вещей - ковров, мрамора, картин в тяжелых
золотых рамах и какой-то особенной мебели с удивительно затейливой резьбой -
с орлами, грифонами, оскаленными масками чудовищ и узорчатыми переплетениями
виноградных и дубовых листьев и цветов. Тут на каждом шагу встречались
чудеса, будь это огромные, в виде башни, часы с музыкой и конными рыцарями,
всякий раз при бое выезжавшими из-за циферблата; или гигантская ваза,
хитроумно сложенная из цветных уральских камушков с золотыми прожилками
между ними; или, наконец, пузатая стеклянная горка, вся уставленная
забавными фигурками из фарфора - гномами, маркизами, балалаечниками,
кавалерами в шляпах и пастушками. Все поражало, все было необыкновенно
интересно, и первые дни пребывания в дядюшкином доме братья, как потерянные,
бродили по бесчисленным комнатам, разглядывая, восхищаясь, с удивлением и
восторгом находя все новые и новые диковинки.
А сам обладатель сего немыслимого богатства был игрок. И, может быть,
поэтому, трезво понимая свою страсть как порок, как опасное отступление от
житейской нормы (да, именно, конечно, поэтому!), поставил себе целью
воспитать маленьких Дуровых в духе надежной, положительной серединности. Он
строго следил за тем, чтоб мальчики не увлеклись чем сверх меры, не
отклонились бы от приличной обыкновенности, чтоб, не дай бог, не оказались
подвержены какой-либо страсти. По собственному опыту зная погибельность иных
увлечений, он хотел своих юных свойственников уберечь от всего, что могло бы
совратить их с ровного пути, ведущего к достижению житейского благополучия,
вершиной которого почитал чин статского советника, ну, и орденок при сем и,
разумеется, некоторый капиталец, хотя бы и не бог весть какой, но все же
соответственно чину...
О таких-то вот материях Николай Захарович любил вести поучительные
беседы, но, правду сказать, как-то несколько, пожалуй, наспех, большею
частью при сборах в клуб, когда многое отвлекало и мысли настраивались на
постороннее: то горькое воспоминание о вчерашней неудаче (прикуп, каналья,
подвел!), то вдруг куда-то закатившаяся запонка, то соображения по поводу
сегодня предстоящей игры...
Мальчики слушали с видимым почтением и казались преисполненными
решительно всегда и во всем поступать так именно, как научал дяденька. Но не
успевал утихнуть за окном дребезг колес отъехавшего экипажа, как они бежали
в просторный каретный сарай, где при тусклом свете фонаря принимались за
свои акробатические упражнения, воображая себя настоящими, взаправдашными
циркистами.

Но откуда, бог мой, откуда взялись эти неприличные мечты о цирке?
Откуда?
Тут едва ли возможен ответ, решительно объясняющий: а вот, дескать,
пожалуйста! Ну, скажем к примеру, однажды бабушка Прасковья Семеновна
побаловала внуков, сводила их в цирк, где были пресмешные клоуны,
очаровательные наездницы, музыка, веселый дух представления... Ну,
безусловно, безусловно, отсюда-то и началось!