"Владимир Кораблинов. Мариупольская комедия ("Браво, Дуров!" #2) " - читать интересную книгу автора

Вон ведь, оказывается, как просто: сводила бабушка внуков в цирк - и
будьте любезны-с.
И бабушка, и цирк, и смешные клоуны, может быть, даже сам знаменитый
Билли Гайден, - все это было, разумеется, и детские восторги были, и долгие
затем воспоминания, как о сказке или удивительном сне.
Но нет, не в этом случайном эпизоде надо искать минуту рождения
артиста, а в том неизъяснимом и таинственном, что чудесным образом некогда
вкладывало в щепоть монастырского служки отрока Андрея печной уголек и
понуждало расчерчивать стены кельи небывалыми городами, храмами и странными,
как бы парящими в небесах людьми; или трехлетнего Генделя в глухую ночь
вскакивать с постели и в одной рубашонке, босиком, крадучись, взбираться по
скрипучей лестнице на антресоли, где стоял старый клавесин, и там, замирая
от страха (сумрак, неясные тени, словно чудовища, свист ветра за темным
окном), касаться пальчиком пыльных клавиш и в восторге прислушиваться к
ясной, чистой мелодии, в тишине волшебно вдруг возникающей от легкого
прикосновенья...
Так чем же объяснить подобное?
В старину это называлось выспренно - даром божьим, нынче - попроще и
по-разному, но смысл один: призвание. Рублев и Гендель родились великими
художниками, им вовсе не обязателен был какой-то толчок извне для того,
чтобы сделаться тем, кем они сделались. Так же и братья Дуровы, никак не от
случайной встречи с Билли Гайденом стали артистами: они ими родились.

Случалось, что в рекламных разноцветных летучках да и в аршинных
больших афишах Анатолий Леонидович именовал себя истинно по-королевски:
Дуров Первый.
Или еще: Подлинный.
Последнее подразумевало, очевидно, существование некоего
Дурова-однофамильца, который, пользуясь широко известным именем как
приманкой, вводил в обман не только господ директоров цирковых заведений, но
и простодушную публику. В те далекие времена в артистическом мире еще не
было такого количества Дуровых, как нынче, и тут особенно гадать не
приходилось: прозрачный намек относился несомненно к брату.
Подобные выходки Анатолия представляли собою скорее всего рекламную
хитрость. Однако Владимира не могла не задеть заносчивость тона этих
крикливых самовосхвалений (первый, подлинный, а то даже и - единственный), и
в отместку он стал называть себя в афишах  С т а р ш и м.  Братья враждовали
в открытую.
Довольно прочно укоренилось мнение, будто вражда началась в ту пору,
когда к обоим уже пришла популярность: соперничество-то, мол, и породило
неприязнь друг к другу. Но, думается, черная кошка пробежала между ними
гораздо раньше, где-то, может быть, даже в далеком детстве. И главное, дело
тут было в самих характерах братьев. Ну конечно, в характерах.
Удивительно похожие внешне (оба - красавцы, оба - достойные
представители старинной дворянской породы), они в то же время заметно
разнились качествами внутренними, душевными. Братья-погодки растут вместе,
они, само собой, прежде всего, - товарищи по играм, по шалостям, порою
далеко не безобидным. Разбитая дорогая фамильная чашка, облитый чернилами
толстый том Свода законов из дядюшкина шкафа, подрисованные усы и рожки на
портретах каких-то важных господ в бархатном альбоме с раззолоченными