"Владимир Кораблинов. Кольцо художника Валиади" - читать интересную книгу автора

- Здравствуй, старуха! - сказал Валиади.
Береза зашумела.
Удивительно тихо было в городе. Только далекий паровозный свисток,
пронзительный и тревожный, гвоздем царапал по этой остекленевшей тишине. И,
словно осерчав на ясное утро, на затишье, старательно и вместе с тем жалобно
завыла сирена. Начинался очередной налет.
- Да-а, - вспомнив слова Приходько, пробормотал Валиади, - надо, надо
готовиться... ничего не поделаешь.
И он начал осторожно снимать с подрамника своего "Батыя".

Глава пятая

Сперва Валиади хотел закопать картины в корнях березы, да спохватился:
рыть-то ведь придется глубоко, не миновать дереву беды! С подрубленными
корневыми остростками засохнет старуха.
Тогда он облюбовал дровяной сарай.
Все утро неутомимо работал лопатой. Земля была неудобная, с битыми
кирпичами, с обломками старого ржавого железа. Лопата то и дело натыкалась
на разный хлам.
Наконец яма была готова. Валиади принялся упаковывать картины.
Скатанные трубкой, зашитые в просмоленный брезент, холсты сделались похожими
на круглые черные бревна. Затем он смастерил ящик и, бережно уложив в него
черные кругляши, стал заколачивать крышку. "Как гроб..." Валиади поморщился:
экое глупое сравнение! Но когда первые комья земли гулко застучали по
дощатой крышке, оно, назойливое, снова напросилось.
Притоптав землю, Валиади запер сарай, поднялся в мастерскую и присел у
открытого окна. Было уже поздно, ночь темная наступила, хоть глаз коли. В
черных тучах низкого неба, то скрещиваясь шпагами, то сваливаясь к
горизонту, дрожали два тонких прожекторных луча. В воздухе стоял
горьковатый, смешанный с дымом пожаров запах увядающих листьев и цветов
табака. Из-за деревянного забора слышалось глухое астматическое покашливанье
соседа - старика Дрознесса: ему было душно в доме, он до поздней осени
ночевал в саду.
Валиади глядел в черноту осенней ночи, думал.
Итак?
Итак, что же будет дальше? Лизе станет лучше, и тогда... Но станет ли -
вот вопрос. Сегодня, копая яму, упаковывая картины, он то и дело заглядывал
к ней, и все было то же: короткая утренняя передышка сменилась снова
жестоким жаром.
Так есть ли смысл ждать улучшения? Разумно ли откладывать отъезд? Что
толку в Лизином выздоровлении, если город к тому времени будет сдан, если
они окажутся в неволе? А ведь спокойно-то рассудить - не все ли равно,
лежать Лизе дома или в вагоне? Ну, разумеется, там и духота, и тряска, и
сквозняки - все это очень плохо, но... рабство-то ведь еще хуже! Конечно,
немцы, возможно, и не причинят ему зла: как-никак, он художник, кюнстлер,
так сказать... "Экой дурень! - тут же обругал себя Валиади. - Ведь придумал
же: кюнстлер! Никакой ты, брат, не кюнстлер, ты - русский художник, и этого
забывать не следует ни при каких, пусть даже самых тяжелых,
обстоятельствах!"
Итак?