"Бойл Т.Корагессан. Восток есть Восток " - читать интересную книгу автора

дуршлаг, забор с выломанными досками. Но стоит какому-нибудь придурку
наследить, наступить на хвост честным гражданам, покупающим новые автомобили
и внесенным в списки избирателей, как тут же гремит сигнал тревоги аж до
самого Вашингтона. И тогда на сцене появляется Детлеф Эберкорн.
- Э-э, так что же мы будем делать? Ведь япошки, то есть я хочу сказать
японцы, иногда бывают жуткими фанатиками, так? Харакири, камикадзе, самураи
и все такое.
- Угу, я тоже хожу в кино. Но ты уж мне поверь - это примитивнейшая
публика. Знаешь, как мы выловим этого шута горохового?
Как раз об этом Детлеф не имел ни малейшего понятия. Ему-то казалось,
что им придется здорово попотеть, раз даже местные пентюхи со своими
охотничьими псами не сумели выследить преступника. Эберкорн вспомнил про
японского солдата, которого нашли в пещере на Филиппинах через тридцать лет
после войны. Солдат все еще воевал.
- Нет, не знаю, - тихо ответил Детлеф. Турко мотнул головой на свой
рюкзак.
- Как ты думаешь, что у меня там? Здоровенный дебильник фирмы "Санъе".
Ты такой махины еще не видел. Не динамики, а звери. Как врублю на полную, у
них там в лесу все дятлы попадают. Я прихватил с собой пару кассет с музыкой
"диско", Майкла Джексона, Донну Саммер и прочую лабуду. Усек? Найду сукиного
сына не хуже, чем это делал во Вьетнаме в шестьдесят шестом, когда шел по
следу. А потом поставлю эту хреновину на пенек и врублю на полную.
Шутит он, что ли, подумал Эберкорн, не разберешь.
Турко обернулся к нему и просиял ухмылкой, выставив напоказ почерневшие
от сучка зубы.
- Так-то, - сказал он, похлопывая по рюкзаку. - Я Братец Лис, а это мое
смоляное чучелко.
Царица улья
Из тяжелого сна без сновидений ее вырвал Оуэн: стук-стук-стук в дверь -
почтительно, но отчетливо, и вкрадчивый шепот в щелочку:
- Es la hora. - Рут с трудом разлепила веки. - Despiertese, senorita
(Пора. Вставайте, сеньорита).
Значит, сегодня у него испанский день. Это Рут кое-как сообразила, хотя
голова после вчерашнего была тяжелая и похмельная. На каком бы языке Оуэн к
ней сейчас ни взывал - испанском, норвежском или на наречье индейцев навахо,
ей хотелось побыстрее провалиться обратно в сон.
В будние дни Оуэн Беркстед начинал утренний обход тихих и сумрачных
коридоров "Танатопсиса" ровно в 6.30, выполняя деликатную и рискованную
задачу пробудить творцов от сонного забытья, не спугнув при этом их ночных
грез. Для этой цели Оуэн прибегал к самым разным языкам планеты, в
зависимости от настроения: певучим романским, так сладко звучащим в ранний
час; грубоватым и деловитым германским; иногда даже к русскому. То это было
"Guten Morgen, Fraulein, Ihre Arbeit erwartet Sie"(Доброе утро, фройляйн;
ваша работа ожидает вас), то "Buon giorno, signorina, che bella
giornata"(Здравствуйте, синьорина, какой чудесный день). Однажды даже
попробовал по-японски: "Охайо годзаимас"(Доброе утро). Но больше этот
эксперимент не повторял - боялся, что его резкий акцент слишком бесцеремонно
вторгнется в сияющее царство художественных сновидений.
- Да-да, - просипела Рут. - Я встаю.
Сегодня у нее не хватило сил ответить в своей обычной манере: "Si,