"Бойл Т.Корагессан. Плотское познание" - читать интересную книгу автора

ступенькам и стал кататься у ног Рольфа и ласкаться к нему.
- Рольф! - крикнула Алина, и слишком уж много было в ее голосе радости,
слишком много близости, на мой вкус.
Одним прыжком Алина взлетела на крыльцо и кинулась ему на шею. Я
смотрел, как они целовались, и не был это отцовско-дочерний поцелуй, хоть
убейте. Этот поцелуй что-нибудь да значил - в общем, не понравился он мне.
Рольф, подумал я, что за имя такое?
- Рольф, - выдохнула Алина, все еще запыхавшаяся после стремительного
броска, словно предводительница болельщиков, поздравляющая
победителя, -познакомься с Джимом.
Вот и моя очередь подошла. Я поднялся на крыльцо, протянул ему руку.
Рольф взглянул на меня глубоко посаженными глазами и стиснул мою ладонь
крепким мозолистым пожатием, пожатием плотника и лесоруба, освободителя
индюшек и лабораторных мышей.
- Очень рад, - сказал он шершавым, как наждак, голосом.
В хижине горел камин, мы с Алиной сели перед ним и стали отогревать
руки, пока Альф принюхивался и скулил, а Рольф разливал зингеровский чай в
японские чашечки размером с наперсток. С того момента, как мы переступили
порог, Алина болтала не переставая, Рольф скрипел ей в ответ, как старое
дерево, они обменивались именами, новостями, слухами - для меня это было как
шифрованный язык. Я рассматривал изображения чирков и крякв, развешанные на
стенах с отслаивающимися обоями, приметил в углу коробку с вегетарианской
фасолью Хайнца и на камине большую бутыль виски "Джек Дэниэл". После третьей
чашки чая Алина, наконец, откинулась в кресле - старой громадине в стиле
Армии спасения с грязными салфеточками на подлокотниках и спинке - и
спросила:
- Так какой же у нас план?
Рольф бросил на меня еще один взгляд, быстрый и хищный, как будто не
знал, можно ли мне доверять, потом повернулся к Алине.
- Индюшачья ферма естественного вскармливания "Гедда Габлер". Кто как,
а я ничего остроумного в этом названии не нахожу. - Он опять посмотрел на
меня, на этот раз долго, испытующе. - Головы они перемалывают на кошачий
корм, а шею, внутренности и все прочее заворачивают в целлофан и суют
обратно в брюшную полость, вот ведь садисты. Что им эти индейки такого
сделали?
Вопрос был чисто риторический, даже если он и был ко мне обращен,
никакого' ответа я не дал, только на моем лице изобразились скорбь, гнев и
решимость. Я думал обо всех индейках, к чьей злой судьбине я приложил руку и
зубы, о сломанных на счастье грудных косточках, о "пасторских носах", как
назывались у нас птичьи гузки, о поджаристой кожице, которую я смаковал в
детстве. От этих мыслей к горлу подступил комок, но было и другое: я
почувствовал, что проголодался.
- Бен Франклин хотел их сделать национальным символом, - вставила
Алина. - Слыхали про это? Но любители мяса взяли верх.
- Пятьдесят тысяч птиц, - сказал Рольф, быстро посмотрев на Алину и
опять устремив на меня прожигающий взгляд. - Есть информация, что завтра их
начнут убивать для рынка парной индюшатины.
- Самое лакомство для яппи, - голос Алины источал отвращение.
Помолчали. Стало слышно, как потрескивает огонь. Туман давил на окна.
Темнело.