"Андрей Корбут. Гражданская война" - читать интересную книгу автора

помощи. Весь оставшийся путь домой я пытался стереть из памяти облик
младенца, обязанного мне благополучным рождением, и все это время, вспоминая
ЕГО в руках у Жанны, примирялся с навязчивой мыслью, прочно засевшей в моей
голове: а что если эта женщина знала о том, кого носит под сердцем?
Впрочем, я опережаю события. Полагаю, мне прежде всего надлежало бы
немного рассказать о себе и о том, что предшествовало происшествию.


2.


Моя мама была русской (не потому ли мои кумиры - Достоевский и граф
Толстой?). Папа - французом, тем потомственным дворянином, чья кичливая
гордость начертана уже на челе его. Но единственным родителем, если в моем
случае правомочно сие определение, был он - мама оставила нас и этот свет в
день, когда в него явился Ваш покорный слуга, Морис де Санс.
Всю свою жизнь отец, страстно любивший маму, прожил с убеждением, что
истинным виновником ее смерти был я, и не простил мне этого никогда. Детство
я провел в пансионе, какое-то время жил в родовом поместье близ Марселя,
затем, поступив в университет, уехал учиться. Больше отца я не видел...
Правды ради, должен признать: в том, что касалось материальной стороны, я
никогда не испытывал недостатка. Но разве только в этом состоит отцовский
долг? Он не был со мной чрезмерно суров или строг, несправедлив или
придирчив, он был со мной просто никаким, как чужой, совершенно чужой
человек... Увы, и сейчас меня гложет обида.
После окончания Сорбонны я проходил стажировку на красавце-лайнере
"Виктор Гюго", принадлежавшем некоей туристической компании, и там же
остался судовым врачом. Как я благодарен судьбе, что мне представилась
возможность насладиться сполна романтикой морских путешествий! Гонконг,
Сингапур, Бомбей, Рио, остров Пасхи, вулканы Индонезии, айсберги
Антарктиды... О, будь я многословнее и поэтичнее, одни лишь эти воспоминания
заняли, наверное, добрый десяток страниц... Однако семь лет нескончаемых
странствий, очевидно, утомили меня, недаром я решил жениться, причем на
первой понравившейся женщине моего круга, ответившей мне взаимностью. К тому
же все взлелеянные моими друзьями доводы против брака оказались опрокинутыми
тремя несомненными ее достоинствами: она была настоящей красавицей, не
слишком заумной, и, наконец, - богатой. В общем, потеряв свободу, я не
очень огорчился. И все же всего год... да, да, всего год продержался я вдали
от океанских просторов в уютном доме жены в предместье Парижа, как меня
снова сорвало с места.
Это плавание, первое после разлуки с морем, стало и последним. Хотя мы
с Элизабет никогда не говорили о любви, наш брак не был и из тех, о которых
говорят - по расчету (несмотря ни на что, смею так утверждать!). Наверное,
нас сблизило одиночество. Но лишь сблизило, не более того, поэтому в те
памятные дни я очень удивился письму жены, написанному в теплой, нежной и
еще Бог знает какой манере, однако абсолютно ей не свойственной. Она
поздравляла меня с тридцати двухлетием и с нетерпением (как можно было
заключить из письма) ждала моего возвращения.
Тогда в голову мне пришла нечаянная мысль: "Право, я ни разу не подавал
ей повода думать, что ревнив..." - мысль, предполагавшая, что виной всему