"Алексей Корепанов. Грустная Снегурочка" - читать интересную книгу автора

задумчивых и тихонь не любим. Так вот, хоккей, конечно, хоккеем, и
радиокружок, только она мне сразу понравилась. Может быть, поменьше,
чем
уехавшая в Белоруссию Ира, но понравилась... Я сидел в среднем ряду
вместе с молчаливой Смирновой, наискосок от Аозы, и видел только ее
профиль. Ни разу, ни разу она ко мне не повернулась. Иногда смотрела в
окно, но очень редко, а вообще - ну просто ела глазами учителей,
временами чему-то улыбалась на алгебре и физике, а на истории слушала
Инну Никифоровну, "Кефиру", так внимательно, словно обстановка в
какой-нибудь империи Великих Моголов интересней
Стругацких или хоккейной встречи наших с чехами. Отвечала она без
запинки, училась отлично, и это тоже было против нее. Наш шестой-"а" не
любил круглых отличников. Круглой отличницей у нас была Люда Боброва и мы
ее не любили.
Конечно, девчонки не стоят того, чтобы о них думать, но я об Аозе
думал. Я смотрел на нее в школе, и думал о ней, ложась спать, и даже чуть
не поругался с Володькой Большаковым, когда он обозвал ее "автоответчиком".
"Еще ляпнешь такое - получишь!" - пообещал я другу Володьке и он посмотрел
на меня с сожалением и промолчал.
Да, мне нравилась Аоза. И вот она стояла у окна в пустом классе
и смотрела на небо, а я стоял под окном с клюшкой и коньками на плече,
и она меня не замечала. Как всегда. Аоза жила в нашем доме, в третьем
подъезде, уж я-то знал. Значит, подумал я, скоро она пойдет через
пустырь под разноцветными звездами, совсем-совсем одна...
Я нацепил на клюшку, рядом с коньками, еще и портфель и направился
прямехонько к дворницкому сарайчику с метлами и ведрами.
Замка на двери сарая не было, а была обыкновенная щеколда. Я отодвинул
ее, открыл дверь и сел на перевернутое ведро. Дверь я оставил
приоткрытой, чтобы наблюдать за пустырем. Звезды так и норовили проткнуть
слежавшийся снег своими колючими лучами, но пустырь хладнокровно отражал
все их атаки, как Белошейкин "щелчки" канадцев на венском чемпионате.
Звезды просто не могли добраться до нашего пустыря, потому что были там, в
тех краях, которые писатели-фантасты называют Большим Космосом или
Внеземельем - кому как захочется, - а пустырь был здесь, вокруг меня и
сарайчика с ведрами и метелками...
Про звезды я думал просто так, а потом увидел Аозу. Она переступила
границу пустыря со стороны школы и неторопливо направилась сквозь почти
необозримые заснеженные страны. Она шла очень медленно и я ее понимал: кого
же вдохновит на быструю ходьбу вид этого пустынного пространства? Гораздо
веселее просто перелететь через пустырь к самому нашему дому. Аоза
оглянулась на школу...
...Вероятно, я умудрился упасть с ведра и порезать левую ладонь о
конек. Точно не помню. Точно я помню другое: белая шубка Аозы внезапно
пропала в сумерках в начале пустыря. Просто пропала, исчезла. Я покрутил
головой и обнаружил, что Аоза уже подходит к тополям у самой нашей
девятиэтажки. Вот тогда-то я и упал.
Не помню, как я пришел домой, помню только, что ладонь болела и я
не очень сопротивлялся, когда мама, охая, обильно полила ее йодом. И,
кажется, буркнул, что проиграли "бэшникам". Вот и все.
Нет, то есть, не все! Придурком я себя не считал и верил глазам своим.