"Алексей Корепанов. Озеро юности" - читать интересную книгу автора

одноклассница, и у двери его квартиры будут толпиться красивые
женщины, наперебой предлагая руку и сердце, и когда он будет
ехать в троллейбусе на работу, люди начнут переглядываться и шептать
друг другу, уважительно поглядывая на него: "Это тот самый Никитин, что в
последнем номере... Вы читали?"
Он смеялся над собой, и немного презирал себя за детские мечты, совсем
не подходящие для триццатилетнего человека, но поделать с собой ничего не
мог. Ему очень хотелось верить, хотя он прекрасно знал, что верить
бессмысленно.
Стихи ему вернули.
И было еще у Никитина самое дорогое воспоминание, которое есть,
наверное, у каждого человека. Оно единственное, и оно не стирается со
временем, и если очень трудно приходится в жизни - воспоминание это
приносит облегчение.
У Никитина таким воспоминанием было одно далекое озеро, что осталось
на дне прошедших лет.
Тем летом ему исполнилось пятнадцать. Он отдыхал в деревне у тетки -
бродил по лесу, собирал землянику, купался в речке с прозрачной водой,
катался верхом на смирной кобыле с диковинным именем Дидона, сошедшим со
страниц Вергилия и таким странным в русской деревеньке, лазил по развалинам
церкви, простоявшей не один десяток лет, чтобы осыпаться кирпичной пылью от
взрыва немецкой бомбы, читал.
Однажды тетка ушла с ночевкой в дальнюю деревню на какой-то местный
праздник, а он сунул в карман сверток с бутербродами и пошел вдоль
вертлявой речки с твердым намерением добраться до истоков.
Он шел не спеша, иногда останавливался, сбрасывал рубашку на траву и
прыгал в воду с обрывистого берега, а потом продолжал свой путь. Когда
солнце медленно поползло к краю неба, бутерброды были уже съедены, но
речка, казалось, не имела конца.
К вечеру он свернул в лес, зеленеющий на холмах над речной долиной, и
до темноты неторопливо шел по песчаной лесной дороге, испещренной следами
недавно прошедшего стада. Он обогнул долину по широкой дуге и вновь вышел к
ней, когда над горизонтом уже ярко горела Венера.
Вечерело, и над долиной клубился легкий туман. Он развел на холме
костер, посидел немного, слушая треск горящих веток, а потом затоптал его и
лег на теплую землю. Над головой парила в темнеющем небе звездная пыль, за
рекой на лугах пофыркивали стреноженные кони, и было ему хорошо и очень
легко, как бывает только в ранней юности.
А потом он встал и разглядел внизу, в глубине долины, небольшой
осколок зеркала, отразивший звездное небо. И до него донесся легкий плеск.
Он сразу подумал, что это плеснула наяда. Он подумал, что в озерце
должны жить наяды. Именно наяды. Не русалки, не нереиды и не вилы, а наяды,
хотя наяды были бы здесь так же неожиданны, как неожиданно было имя
карфагенской царицы, которым назвали смирную лошадь.
И еще он подумал, что хорошо бы увидеть наяду.
Он осторожно спустился с холма в прохладу темной долины и
опять услышал легкий плеск. Смолкло фырканье за рекой, задумчиво
светили звезды и трава была влажной от росы.
Когда еще, как не в юности, исполняться нашим желаниям? С годами
тускнеют желания и слабеет надежда на чудо. Лишь в юности чувства подобны