"Андрей Корф. Сто осколков одного чувства " - читать интересную книгу автора

музыка. Ночной город, пустые подъезды... "Я умру, если ты не прочитаешь мне
что-нибудь из Мандельштама..." "А я - если ты меня не поцелуешь". "Сейчас?"
"Сейчас..." "Хорошо..." "Я тебя поцеловал, где мои стихи?...". Восковая
Пречистенка, заброшенный монастырь на Рождественском... "Нет, ты посмотри на
эту фигуру!..". "Нехорошо заглядывать в окна..." "Это не окна, это - книга,
а вот и персонаж..." "Сам ты персонаж..." "От персонажа слышу!.."
Смех, обои октябрьской листвы на стенах маленького Большого мира, снова
слезы, уже от счастья. Любовь, болонкой лающая на прохожих...
"...Я буду любить тебя здесь..." "На балконе?!..". "Да, где же еще! А
ты улыбайся тому старику, ему это очень нужно, как ты не понимаешь..." "Я
понимаю..." "Нет, ты не понимаешь... Ты - это все, что у него осталось... У
него жена на Ваганьковском, пойдем туда ночью, я буду любить тебя там, пусть
улыбнется и она..."
Очень Старый Балкон, все это были его штучки. Черный умеет слышать
шепот камней, знает, как перевести его на человеческий язык...
Вот и сейчас, Она слышит потрескивание электрического ската на глубине
клавиатуры. Он, как всегда, расслышал старое дерево, и чужие пальцы титанов
растут у него из манжет.
Ах, Черный... Моя нежность, вечная юность моей бедной блядской души...
Как хорошо, что ты всегда рядом, всегда расслышишь камень, которого вчера
коснулся мой стоптанный башмак...

Часть третья. Lento sempre...

...Ах, каналья... Да она еще и подмигивает! И из-за фасада
консерваторского динозавра вдруг проглядывает веснушчатая физиономия
Амаретты, сдобной трактирщицы из Саронны, познавшей всякое...

Белого почти не видать. Он, плотный, коренастый, врос в клавиши всеми
десятью корнями. Ему нельзя отвлекаться. Его удел - басы и темп. Даже в
своем нынешнем lento sempre он должен следить за каждой каплей, падающей на
сталагмит давно онемевшего зала...
Он пришел позже, всего две недели назад. Она просто не могла не
познакомиться с напарником и лучшим другом своего сумасшедшего любовника,
что и произошло на одной из репетиций. Поначалу он показался Ей редким
занудой, эдаким крестьянином от музыки, неторопливо тянущим свою борозду на
пятиполосной пашне нотного стана.
Только оказавшись дома, Она с удивлением поймала себя на мысли, что
думает о Белом и не может остановиться. Он был - как вид из окон поезда на
проносящиеся мимо унылые деревни средней полосы. Покосившиеся избы и
некрашеные плетни, на которых развешено сушиться все бесконечное российское
небо... Да. Неба в нем было много. Поэтому Она сразу назвала его Белым.
Позже, впустив его в себя, в свою жизнь, Она показалась себе солдатской
женкой, жалмеркой с Дона, ставящей заплаты любви на лоскутное одеяло
житейских забот. Небывалые образы, какие-то коровы и коромысла, маячили у
нее перед городскими суматошными глазами. Стоило ему появиться - и Она
готова была замереть где стояла с виноватым взглядом нерадивой служанки...
Такой была и его музыка. Каждая басовая нота отзывалась поминальным
звоном колоколов на деревенской церквушке, пушечным дулом колодца с пыжом
родниковой голубизны на дне, еще каким-то страшным, безымянным, колдовским