"Владимир Корнилов. Каменщик, каменщик..." - читать интересную книгу автора

поддерживая у козырька перчатку, подъехал к трибуне.
Юз решил, что мне дурно (очевидно, я позеленел) , и вывел меня через толпу
зрителей в примыкавший к площади сад.
Спустя месяц комдив был отозван в Москву и расстрелян вместе с
Тухачевским. Да и стихотворец Юз оставался на свободе недолго..."
"Что же здесь такого талантливого? - недоумевал старик Челышев. - Нет,
зря, зря она надрывается. Стучит без роздыху, словно молодая".
Он приподнял очки и с жалостью посмотрел на Женины пальцы с коротко
обрезанными ненакрашенными ногтями. "Рабочая женщина, - подумал с обидой.
- И не стыдно Гришке ее загружать? Добро бы сочинил стоящее..."
И все же старика разбередили мемуары зятя, и он сам стал потихоньку
ворошить пережитое.

Ему вдруг вспомнился один осенний день девятьсот четырнадцатого года.
Воротясь из училища, Пашка Челышев быстро сжевал оставленный мамашей
нехитрый обед, в миг приготовил еще по-божески заданные уроки, и короткий
сентябрьский день показался мальчишке бесконечным. Никто не дергал за уши,
не гонял в лавочку за папиросами, с запиской к барышне или на соседний
двор занимать у докторши Токарь трешницу. А все потому, что брат Артем (от
лишнего ума, как считала мамаша!) подался из Горного института в
вольноопределяющиеся. Теперь, небось, в учебной команде горланит на мотив
цыганской "Белой акации":

Мы смело в бой пойдем
За Русь святую
И за нее прольем
Кровь молодую!..

Полтора месяца идет германская война, и мальчишки подбивают Пашку махнуть
на позиции. Его, мол, не скоро хватятся. Отца у Пашки нету - утонул, брат
в армии, а мать служит в городской управе и вечерами тоже занята. Крутится
возле нее помощник нотариуса. Наверное, поженятся скоро. Конечно, неплохо
бы удрать из этого хоть и губернского, а все ж таки скучного города на
фронт, но, честно говоря, война отсюда далекая-далекая, как все равно
Америка, куда, сколько ни грозились, так никто с их улицы не убежал.
- Эй, Чёлый! - увидев приятеля, закричал гимназист Дрозд. Он был еще
замухрышистей Пашки и, оправдывая фамилию, сидел, как птица, на заборе. -
К еврею-доктору беженцев понаехало! Чмара и пацанка. Чмара - во!.. -
Коська расставил руки и чуть не свалился на землю.
Соседний двор выглядел побогаче: дом был каменный и даже имелась
песочница. Бездетный доктор Арон Соломонович заказал ее дворнику, чтобы
малыши не простужались на голой земле. Все мамаши Полицейской улицы
умильно благодарили врача, но за глаза высказывались: мол, нечего жиду
втирать очки православным. Известно, что мацу без дитячей крови не пекут,
а хитрюга выгадывает: у больных-то младенчиков кровь жиже...
В семье Челышевых на подобную тему тоже вспыхивали споры. Артем утверждал:
вранье, давний оговор... Мать, напуганная недавним делом Бейлиса, с сыном
не соглашалась. Приезжавший с левого берега брат матери, молодой священник
отец Клим, посмеиваясь, держал сторону племянника. Но Любовь Симоновна не
слушала брата.