"Степан Королев (Александр Юринсон). Исправительный дом (рассказ)" - читать интересную книгу автора

- Как ты думаешь, такое можно читать?
Офицер ткнул в экран кривым толстым пальцем, но попал куда-то не
туда. Текст повести сменился другим: заключенный успел увидеть
оскалившуюся змею в углу и надпись: "Совершенно секретно!"
У офицера перехватило дыхание. Он беспорядочно замахал руками,
прогоняя 512-го на другую сторону стола.
- Вон! - вырвался наконец запоздалый хрип.
- Слушаюсь, - произнес заключенный и повернулся к двери.
- Стой, - неожиданно нормальным и спокойным голосом заговорил
офицер. - Вернись. Я имел в виду - вон из-за моего стола. Я не
закончил.
Человек в оранжевом комбинезоне вернулся и расположился в кресле.
Испуг сбил с цензора гонор; к тому же он не знал, что успел
прочитать заключенный - у некоторых людей фотографическая память.
- Итак, - офицер собирался с мыслями. - Решение, сделать ли твою
писанину общедоступной, принимаю я. А мне кажется, что делать этого
не стоит. Во-первых: что за язык? Сплошные ругательства и жаргон. И
вообще это очень вредная вещь. Что это такое - прилетают
инопланетяне и освобождают заключенных?
- Вы, очевидно, не дочитали до конца. - 512-й устроился в кресле
поудобней и закинул ногу на ногу. - Не освобождают, а превращают в
своих рабов. А жаргон... я описывал наш быт.
- Быт? Может быть, ты сам любишь так выражаться, писатель? Разве
твоя специальность - не изящная словесность?
- Не все то изящно, что антиквариат. Я могу выражаться на языке
Солженицына и Диккенса, но мы живем в другом мире.
- В каком - другом? - Офицер вернул на экран обсуждаемую повесть. -
За последние пять лет ты забыл нормальную жизнь. Идея твоей писанины
- вечная тюрьма, вечное рабство.
- Это только одно произведение. В следующем я опишу семью бюргеров,
проводящую отпуск на ливийских пляжах.
Фигурально выражаясь, он наступил цензору на мозоль. Офицер,
конечно, был немец, колбасник, бюргер. Пацифист. Незадачливый
служака. И не его, 512-го, вина, что тот выставляет свои мозолистые
ноги в каждый проход - но расплачиваться придется ему.
- Через месяц - экзамен по курсу средневековой немецкой поэзии, -
вынес приговор цензор. - Мы научим тебя любить каждую нацию...
писатель.
Впрочем, уже на следующий день повесть была доступна с любого
терминала колонии.

* * *

Исправление уже подходило к концу, когда его снова, без видимой
причины, вызвали к начальнику колонии. Адам перешагнул порог и
остановился. На месте огромного негра сидела девушка-китаянка,
совсем, вроде, девчонка; ростом - ну раза в два меньше прежнего
владельца кабинета. Впрочем, восьмиконечная звезда красовалась на
своем месте, на погонах. А лет девчонке было максимум тридцать, хотя
кто их разберет, китайцев.