"Валерий Королев. Похождение сына боярского Еропкина [И]" - читать интересную книгу автора

необходимо для существования, ибо ключ к вечной жизни народа - не
стяжательство богатств, а всего лишь поддержание достатка: не выдюжит земля
расточительства, загинет, а вместе с нею сгинет народ. Понимая это, русский
человек неустанно твердит заповеданное: "Возлюби искренняго твоего, яко сам
себе", - и по сему творит жизнь. А иначе как же определить насущный
достаток? Как дать коемуждо благопотребно и всем все? Забыть сие - значит
вновь распять Христа и вновь обратиться к бездне. Сознательно или
бессознательно, но все истинно русские люди обременены таким понятием. Крест
этот претяжкий на них от дедов-прадедов, и, натужась, потом кровавым исходя,
несут они его, несут, несут... Случается, обессилев, в отчаянии кинут, но,
отдышавшись, опомнившись, снова взваливают на хребты...
Еропкин же всем телом ощущал, что ему тесно в лодке. Тесно ему было и
посреди Москвы-реки. Река узкой казалась, извилистой, берега - слишком
крутыми, а лес по ним - таким дремучим, что подчас становилось трудно
дышать и хотелось встать во весь рост, натужась, подпрыгнуть и взлететь над
речкой, над лесами, полями, дабы познать беспредельную ширь, лишь одну
пригодную сердцу молодецкому. Проплывая мимо прилипшей к сосняку деревеньки
либо мимо взбодрившегося рубленой церковкой сельца на загривке крутого яра,
он дивился: как люди кучно живут, какие крошечные, оказывается, у них
избенки, а храмы махонькие, незначительные. Одно название - храм. С реки и
то еле разглядишь, где уж его разглядеть Богу! А люди все-таки в этакой
некрасе живут, плодятся, молятся, надеются, что на их скудной,
загроможденной лесами землице воссияет третий Рим. Нелепица! Разве можно
великое возрастить там, где тесно, где воля вольная в лесных трущобах сама с
собой аукается, а вся страна как стол - ни горы тебе, дабы до небес
возвыситься, ни долины, чтобы грохнуться при неудаче. Равнинная, тоскливая
сторона. И речки-то здесь тоскливые - эвона смирно стелется от излучины к
излучине, будто вовсе не течет. Да на такой стороне не захочешь - запьешь и
в лунную ночь повесишься. И он, Еропкин, тридцать лет тут жил, лоб расшибал
в церквах, молился! А что нажил? Чем обернулись надежды? Да вот хоть, к
примеру, справа праздничная. Кунтуш у него был да ферязь. Кунтуш с боя
взятый, кроя польского - его на люди не наденешь, а ферязь старенькая, еще
от прадеда. И надумал Еропкин кунтуш на новую ферязь обменять. Сам-то кунтуш
- так-сяк, но пуговки на нем богатые, сканные, и у каждой в середке
жемчужинка защемлена. Сговорился с Федькой Звягой, князя Ряполовского
жильцом, по рукам ударили. Федька кунтуш взял, обещал с ферязью вернуться, а
тут - труба взыграла. Кликнул князь охотников за ров в поиск - принесли
Звягу из поиска испоротого ножом. Потом кунтуш в его телеге нашелся, но
богатые пуговки кто-то срезал. Да пропади пропадом эта святая земля, коли
защитник ее, сын боярский, не в силах новую ферязь справить!
Еропкин в обиде так зашелся, что и про романею забыл. Вспомнил еще, как
решил ножны сабельные обложить серебряными бляхами, да как случился недород,
и бляхи с ножнами ушли на прокорм крестьян. Сколько лет он владел поместьем,
но так и не понял: смерды его или он смердов кормит? Нету, ой нету порядка
на Руси! От такого неурядья прямая дорога - зб море. Там, гость сказывал,
всяк сам себя сытно кормит, а уж коли кому сослужишь - не станешь кунтуш на
ферязь менять, сполна получишь и за полученное что хошь купишь. И, корячась,
не надо возводить третий Рим. Два было - за глаза хватит. Важно не Рим
строить, а сытно жить...
Пошевеливая веслом, Еропкин перебирал обиды, покуда не перебрал все.