"Анна Коростелева. Повседневная жизнь Лиувилля аль-Джаззара" - читать интересную книгу автора

статусе, что больше не в состоянии бодрствовать на заседаниях. И считает
меня наиболее достойным кандидатом. Однако, став главой Академии, я должен
был бы возглавить сразу все отделы, между тем я известен только как автор
математических работ об экстремалях и чистый теоретик. Для того, чтобы можно
было предложить мою кандидатуру, я должен наглядно продемонстрировать свои
знания в области оптики, гидравлики и механики, точнее, способность
применять их на практике. Проще говоря, сконструировать ряд практически
полезных приборов. Да, кстати о приборах, Греви. Если вдруг придет посылка
из Лейдена, не позволяйте никому швырнуть ее на пол, - там линзы.
...У Лиувилля аль-Джаззара было за душой несколько обезоруживающих
приемов, с помощью которых он пробирался через толпу, когда по-настоящему
спешил. В данном случае он всеми силами стремился успеть из литературного
салона в Академию, на доклад по математике своего коллеги из Базеля. "Как
ваша душевная болезнь, маркиз? Я имел в виду, ваше душевное здоровье?..", -
быстро и участливо спросил он, склоняясь к маркизу де Брюо, который, подобно
сиренам, при приближении к нему завораживал рассказами о своих экзотических
болячках весь Париж и умел и любил приблизить собеседнику подробности своей
тяжелой симптоматики. Лиувилль ободряюще коснулся рукава маркиза и скользнул
в щелку между незнакомым ему провинциалом и блестящим - в дословном, а не
переносном смысле - Гийомом д'Эклером. "О, Лиувилль, скажите мне как ученый
ученому: как вам мой эксперимент? - повернулся к нему д'Эклер. - Я оставил
жену на пару дней одну в нашем поместье на Луаре и, вернувшись, застал ее в
объятьях садовника. Что и требовалось доказать. Причем, заметьте, Лиувилль:
результат этого хорошо спланированного опыта был предсказан мной заранее!"
"Как говорят немцы, ein Versuch ist kein Versuch[1], - проговорил
Лиувилль. - Советую вам повторять эксперимент до тех пор, пока статистика не
подтвердит стабильность результата". О, не так-то легко было задержать
Лиувилля аль-Джаззара в его стремлении пройти мимо! Однако в дверях
литературного салона маркизы де Клюни шел жаркий спор между непримиримыми
антагонистами: епископом Турнье, каноником Бижу и философами, отрицающими
веру. Отчего они начали его, неизвестно, но сейчас они вошли в раж.
- Христианство устарело, - презрительно бросал писатель Кордо, - мы
вернемся к первоначалу, в лоно Природы, к естественному и должному
состоянию.
- Вы правы в одном: Церковь сейчас действительно переживает не лучшие
времена, и мы хотим вернуть ее к нашим истокам, к священной простоте первых
христиан, к аскетизму и отречению от мира, - сказал епископ.
- Смотрите, как бы ваши истоки не оказались несколько замутнены, -
саркастически отвечал ему Мари-Франсуа Талье, знаменитый философ и
вольнодумец, - и как бы в этой мутной водице не плавал какой-нибудь
крокодил!
- Природа, к которой вы хотите вернуться, изначально осквернена
первородным грехом, - перебил его каноник.
- Выйдя из лона Церкви, вы придете к язычеству! - рубанул воздух
епископ, случайно съездив локтем каноника по скуле.
- А я не вижу ничего страшного и в слове "атеист", - поддел епископа
Кордо.
- Ни одна философская школа еще не предлагала ничего такого, что люди
могли бы принять не только умом, но и сердцем, - встрял каноник, потирая
скулу.