"Анна Коростелева. Повседневная жизнь Лиувилля аль-Джаззара" - читать интересную книгу автора

уважаемых и почтенных матрон.
- Рассвет - это важнейшее время суток, ибо злое начало - Солнце
встречается с благим началом - Луной, и они производят росу - символ высшего
очищения, - тусклым голосом сообщил гуманист. - Поэтому так важно омовение
росой. Рассветная роса полезна для подлинного здоровья души, которое гораздо
важнее телесного здоровья... Ива же - это символ одновременно и скорби, и
добродетели. Добродетель - это то состояние, в котором должен пребывать
человек, а скорбь - это скорбь по утраченному горнему миру. Познание
материального мира предполагает овладение им, победу над ним и в конечном
итоге - его отрицание и разрушение, потому что материальная природа - это
темница для истинного духа. Истинное воскресение духа, к которому мы
стремимся, - это облечение его в эфирную оболочку, которую он некогда
покинул. Это и есть возвращение человека к его истинной первозданной
природе.
После этой лекции Лиувилль аль-Джаззар вышел с необъяснимым ощущением,
что ценит свое время даже еще дороже, чем он раньше предполагал. "О, как бы
я хотел найти геометрическое решение этой алгебраической задачи!" -
простонал он, врываясь к себе домой и ни к кому в особенности не обращаясь.
Но из Лейдена доставили наконец посылку с заказанными линзами, и Лиувилль
весь вечер провозился, собирая прибор.
- Во избежание сложностей назовем это диаскоп, - объяснил он на другое
утро Греви. - Он использует солнечный свет и отбрасывает узконаправленное
изображение в ограниченном диапазоне. Я попытаюсь сейчас сфокусировать
картинку и определю оптимальный радиус действия.
Диаскоп работал. Едва убедившись, что он сумел собрать прибор так, как
велит ему Бог, сердце и совесть, Лиувилль достал тонкую бумагу, подвернул
манжеты, разложил перед собой все необходимое для рисования и склонился над
работой. Закончив серию рисунков, он равномерно набрызгал на длинную полосу
кальки с цветными картинками оливковое масло. Масло быстро расползлось,
захватывая городские стены, ворота, башни, людей в цветных одеждах, небо и
землю. Скоро все стало прозрачным, и Лиувилль повесил ленту сохнуть,
подцепив ее к клюву ловчего беркута, красовавшегося под потолком со времен
последней охоты Халида аль-Джаззара. Он на пробу навел овальное пятно света
на ставень окна соседнего дома и сказал Греви:
- Если прокручивать ленту в диаскопе, предварительно поймав в него
солнечный луч, мы получаем проекцию изображения на любую поверхность. Лучше
ровную.


* * *

По пути домой с приема в Версале подвыпивший Талье, слегка навалившись
на Лиувилля, который вследствие своей природной вежливости оказался с ним в
одном экипаже, толковал ему о древней галльской богине Луны и о местах ее
культа.
- Ошибкой было бы считать все это грубыми народными суевериями,
Лиувилль, - говорил он. - В действительности древние галлы, бесспорно, умели
обнаруживать места, являющиеся средоточием Мирового Духа, скопления
вселенского разума, если хотите.
Излишне пояснять, что Лиувилль не хотел. Чем долее Талье посвящал