"Владимир Короткевич. Колосья под серпом твоим" - читать интересную книгу автора

через раздорожье и она начнет над твоей головой летать, назови первое лучшее
имя, мужское или женское.
- Откуда знать какое? - спросил Павел.
- А тут уж угадать надо. Потому что если не угадаешь, душа так и будет
летать. Семь лет будет летать, а потом заплачет и полетит в пекло с вечной
обидой на людей.
Алесь придвинулся ближе к огню. Сказал:
- Почему же тогда никто не пошел на Недобылиху? Это уж свинство - не
помочь.
- А никто не знал, - ответил Андрей. - Дорогой возле Недобылихи ночью
пойти - надо каменное сердце иметь. И вот совсем уже недавно Петрок Кахно
задержался у девчины и идет недобылицкой росстанью как раз в полночь. Только
остановился на перепутье - как заплачет кто-то над головой. Да так
заплакал - сразу понять можно: последние дни летает душа. И низко летает,
даже шорох крыльев слышен. Петрок испугался, но перекрестился и говорит:
"Василь! Василь будет твое имя".
- Так и сказал? - с уважением спросил Кондрат. - Ну, я теперь над
Петрусем никогда шутить не буду.
- Так и сказал. Как заплачет тут душа, да еще жалостнее, как полетит
куда-то. Не угадал Петрок имя. И так она жалобно кричала, что Петрок
припустился бежать. Прибежал домой и все деду рассказал. Дед Кахно не
испугался, а взял и ночью пошел на раздорожье, чтоб аккурат в полночь
попасть. И очутился там как раз тогда, когда на колокольне Раубича пробило
двенадцать.
- Чего же это он так спешил? - спросил Алесь.
- А он понял, что это душа летает последнюю ночь. Иначе зачем бы ей
чуть не в лицо Петрусю бросаться и так страшно голосить... И вот едва он
услышал удары колоколов, как застонет, как заскулит кто-то над ним. Словно
больной ребенок. Дед даже ветерок от крыльев почувствовал на лице. И тогда
дед перекрестился и говорит: "Нина. Нина будет твое имя. А ты помяни
покойницу жену, Нину. Скажи, что и я уже скоро..." Тут кто-то застонал будто
с облегчением. А потом душа вздохнула. И полетела дальше, и только далеко
уже стала повторять: "Ни-на, Ни-и-на..." Понесла имя к господу.
- Надо будет старому рыбы наловить и отнести, - грубовато сказал
Павел. - Пусть душу отведет. Он старый, ему брюхо набивать чем попало
нельзя.
- Хорошо сделаешь, - сказал Андрей. - Только ты ему об этом не
напоминай. Не любит. Скажи, что тебя скоро в подростки постригать [10] будут
и ты грехи должен искупать.
- Какие это у меня перед ним грехи? - буркнул Павел.
Андрей мягко улыбнулся.
- А грушу его кто лотошил?
Все засмеялись.
Ночь лежала над костром, над спокойным недалеким Днепром. Мягкая
теплота этой ночи сделала Андрея разговорчивым, а ребят молчаливыми. И это
было понятно и хорошо, как шорох лозняка, как песня лягушек, которые гудели
в пустые бутылки по всей заводи. И потому никого не удивило, когда в мире
родилась пока что еще тихая песня:
А Ожо човен вады повен, з чаОна вада свЖшча.
Ой, там хлопец дзеОку клЖча, не голосам - свЖшча.