"Евгений Коршунов. Тайна "изогнутого луча" (Повесть)" - читать интересную книгу автора

время осунулся и побледнел, как человек, редко бывающий на воздухе.
- Вы много курите, сэр, - сказал он сыну вместо приветствия таким
будничным голосом, словно их не разделяли несколько лет разлуки.
Взгляд его задержался на оловянной пепельнице, стоящей перед Виктором и
полной притушенных, недокуренных сигарет.
Невелинг не курил и табачного дыма не переносил.
- Извини, отец, - согласился с ним Виктор, встал, вышел из-за стола и
пошел ему навстречу.
Невелинг задержался на предпоследней ступеньке, откровенно разглядывая
сына Что ж, парень пошел в него, такой же рослый, крупный, с массивной
головой и жестким лицом. Припомнились его, Леона Невелинга, старые
фотографии. Похож, ничего не скажешь, очень похож. Немудрено, что Пингвин с
его профессионально цепким взглядом сразу узнал его.
- Из Лондона? - спросил Невелинг, идя навстречу сыну и протягивая ему
свою широкую и твердую ладонь. - Долго же ты к нам сюда собирался...
Он вдруг уловил у себя в голосе заметную лишь ему нотку обиды -
все-таки не сдержался, все-таки выдал себя, выдал горечь, копившуюся в нем
все эти годы оттого, что сын был так далеко, и дело было не в тысячах миль
расстояния, а в том душевном, углублявшемся с каждым годом отчуждении,
которое не измерить никакими милями.
- Из Лондона, отец, - устало сказал Виктор и неуверенно улыбнулся.
Невелинг отметил, что рука у сына была вялой, неуверенной, и вдруг ему
стало жалко Виктора, жгучая, горячая волна жалости захлестнула его сердце,
но на этот раз он совладал с собою, ничем себя не выдал.
- Горох со свиными ножками, - будто ничего особенного и не происходило,
констатировал он, пару раз шумно и демонстративно потянул крупными ноздрями
плывшие по кухне горячие ароматы. Потом ободряюще подмигнул сыну: - Садись.
Наверняка ведь давно не ел домашнего, да еще приготовленного так, как умеет
готовить только. Марта Невелинг, а?
Они перевели взгляды на хозяйку, уже снявшую котелок с крюка и
переливающую его содержимое в староголландскую фарфоровую супницу, стоящую
на краю обеденного стола. Марта по-девичьи вспыхнула и зарделась - суровый
супруг ее был скуп на похвалы, и она поняла: где-то в глубине души он сейчас
размяк и грозы, которая (она так боялась!) могла разразиться над головой
сына, не будет.
- Леон, Вик, садитесь же! Вы же знаете, что пищу нельзя подогревать,
это ухудшает ее вкусовые качества и снижает полезность. - От волнения она
произнесла стандартную фразу, которую вычитала в какой-то поваренной книге и
запомнила на всю жизнь.
- Садимся, садимся, - одновременно откликнулись отец и сын и принялись
рассаживаться - буднично, как будто точно так же делали это и вчера, и
позавчера, и все эти умчавшиеся годы.
Пообедали быстро. Марта принялась убирать со стола и руководить сразу
же появившейся в кухне горничной, а мужчины покинули кухню, вышли из дому и
устроились в садовых креслах под большим и пестрым зонтом у подножия
королевской пальмы.
Джузеппе, сторож-садовник, посланный хозяйкой дома, принес им из кухни
старинные оловянные кружки с добрым английским элем - этот благородный
напиток был такой же слабостью Леона Невелинга, как и фотоохота, и
специально выписывался им из Англии.