"Жанна Корсунская. У кого как..." - читать интересную книгу автора

фиолетовая кофточка. И этот сумасшедший, фантастический перстень на
указательном пальце. Он ей очень подходил.
Я всегда одевалась строго. У меня отличная фигура. Мамина портниха шила
нам обеим. Классические английские пиджаки, батники с отложными
воротничками, прямые юбки на три сантиметра ниже колена. У нас с мамой
красивые длинные ноги, узкие бедра и маленькая грудь. Теперь таких женщин
называют моделями.
Несмотря на то что рост у нас с Ди одинаковый, однако ноги у нее короче
и значительно толще в лодыжках. Она вообще широка в кости. Папа однажды
сказал, что Ди, по идее, родилась польской красавицей, настоящей панночкой.
У нее, как он выразился, наличествовали все необходимые элементы: золотые
кудри, тонкие кисти рук, миндалевидные глаза цвета весеннего чистого неба,
пухлые розовые губы, но с возрастом, очевидно, вмешались другие гены и все
испортили. Может быть, еврейские - со стороны бабки по материнской линии -
или русские - со стороны бабки по отцовской. Назвать ее Дианой - именем
легендарной богини красоты - было жестокой насмешкой. В особенности в
сочетании с отчеством "Ивановна". Какая уж тут богиня красоты! Золотые
кудряшки такие редкие и тонкие, что сквозь них просвечивалось розовое темя.
Узкие кисти рук загадочным образом переходили в пухлые предплечья, и даже
глаза в сочетании с курносым носом теряли свое изначальное совершенство.
Наверное, поняв все это однажды, Диана переименовала себя в Ди. Такое имя -
или, скорее, странный его обрывок - очень подходило к ее внешности.
Почему я стала дружить с Ди? Наверное, потому, что она ежедневно
опровергала все мои теории о необходимости корректного, ровного поведения,
правильного, разумного образа жизни. До встречи с Ди для меня было
естественным постоянно сдерживать эмоции, контролировать мысли и чувства,
планировать будущее и совершаемые действия для того, чтобы благополучно
окончить институт, удачно выйти замуж за человека с высшим образованием,
подходящего мне по интеллекту, твердо стоящего на ногах, обеспеченного, из
хорошей семьи, родить ребенка, дать ему достойное воспитание и образование.
Я никогда не спорила с преподавателями, хорошо училась, занималась
общественной работой.
Ди ежедневно опровергала мои теории, потому что делала то, что ей
приспичило в данный момент. Она лихо вышагивала без страховки по едва
различимому канату, натянутому под куполом цирка, а я наблюдала за ней
снизу, задрав голову, затаив дыхание, как когда-то в детстве, и каждую
секунду ждала, знала: так не может продолжаться! Она должна упасть!..
Как и тогда в детстве, во мне боролись тысячи чувств. Я понимала: эта
хрупкая девушка в сверкающей белой юбке, если упадет, разобьется насмерть.
Разобьется на глазах сотен людей. Мне было невыносимо жаль ее, бесконечно
страшно представлять сцену падения, и в то же время я желала, чтобы девушка
упала, потому что человек не может все время ходить по едва заметному канату
под куполом цирка на глазах изумленной публики, потому что человек создан,
чтобы ходить по земле, как все остальные люди.
Мне было невыносимо стыдно желать ее падения, и я старательно
заботилась о Ди, но втайне всегда ждала, что она упадет, а моя теория о
правильности разумной жизни подтвердится.
Однако самым отвратительным и самым сильным чувством, которое я
испытывала к Ди, была зависть. Зависть к ее отрешенности, вседозволенности.
К ее жизни, в которой все можно.