"Жанна Курсунская. У кого как..." - читать интересную книгу автораи заниматься. Что я и делала. Регулярно.
В тот день я задержалась в институте позже обычного. Медленно шла от остановки к дому, вдыхая терпкий аромат сирени, разносимый легким майским ветерком по всем сторонам света. Окна нашей квартиры были темными. Открыла дверь своим ключом. Увидела полоску света из папиного "кабинета" и одновременно услышала напряженный голос Ди. Странный голос, словно и не ее. Или я отвыкла от голоса Ди? - Зяма! Олег должен увидеть! Ты же сам только что сказал, что это совершенно, как само Божество. Ты же сказал! Что должен увидеть Олег? Я поспешила в "кабинет". Увиденное привело меня в такое замешательство, что я потеряла дар речи. Папа и Ди сидели напротив друг друга. Папа, как всегда, за верстаком, а Ди - на моем месте, на маленьком мягком табурете. Рядом с верстаком стояла почти пустая бутылка водки. Оба были пьяны вдрабадан. И плакали. Но самое невероятное - Ди сидела напротив папы абсолютно голая до пояса! Совершенным, как само Божество, была ее обнаженная грудь. Ди убеждала папу: если Олег увидит это, то обязательно полюбит Диану. А папа убеждал Ди, что она погибнет окончательно, если позволит извергу прикоснуться к своей груди. Да, именно грудь Ди лишила меня дара речи. Я видела ее впервые. И это было по-настоящему прекрасно. Два полных облака с нежными розовыми сосками. Пышные и высокие одновременно. Идеально круглые. Это была грудь Дианы, той настоящей красавицы, которая вышла из морских волн. Или нет: это была грудь Хавы - первой и самой красивой женщины на Земле. Папа и Ди не заметили моего появления. Они всегда ничего и никого не замечали, когда были вдвоем, теперь же, пьяные до соплей, окончательно Я не могла оторвать глаз от груди Ди, но в то же время меня охватило жуткое волнение и смущение, и кто-то очень сильный и властный требовал немедленно отвести глаза в сторону. Может, Первосвященник? Именно его я увидела первым после груди Дианы. Главный Коэн стоял на верстаке возле бутылки из-под водки, и четкие буквы деревянной таблички на его груди каким-то непонятным образом отражались в стекле, располагаясь ровно над буквами этикетки "Водка Столичная". Мысли мои метались. Какой уж тут контроль над ситуацией! Мама никогда не уходила по вечерам из дома, разве что раз в три месяца - к портнихе, и никогда не возвращалась от нее позже девяти. Значит, она войдет с минуты на минуту, и ей вряд ли будет приятно видеть совершенную грудь Ди, сверкающую розовыми сосками перед глазами собственного мужа, слушать их пьяный бред и рассматривать отражение двенадцати еврейских колен в бутылке из-под водки. Нужно было каким-то образом немедленно заставить их умыться и лечь спать. Не знаю, кто подсказал мне тогда единственно верное действие. Может быть, женская интуиция. Я обняла Диану за голые плечи, прижала ее голову к своей груди, подобрала кофточку, валявшуюся на полу среди стружек, легонько встряхнула одной рукой, накинула на Ди и сказала самым спокойным голосом, на который только была способна в этот момент: - Привет, папа. Уже поздно. Мама звонила от портнихи, она идет домой. Ложись спать. Я скажу: ты устал... Ди не шевелилась в моих объятиях. Замерла, словно раненая птичка. Я помогла ей подняться, отвела в свою комнату, усадила на стул. Достала из шкафа любимую ночнушку, белую, в мелких васильках, надела на подругу. Она |
|
|