"Жанна Курсунская. У кого как..." - читать интересную книгу автора

огромной любви, к волшебному счастью, к поэзии, к живописи, к музыке, к
путешествиям в дальние страны, к мистическим историям. Следствия у всех
разные.
Томление души заставляет меня писать романы и повести.
Очень надеюсь, что чтение этой книги поможет Вам, дорогой читатель, в
той же степени насытить Вашу Царскую дочь, в какой я насытила свою, когда
писала.

ДИ И МОЙ ПАПА

Этот перстень!.. Ужасный великолепный перстень... Огромный опал с
перламутровыми и ярко-голубыми прожилками, словно светящимися изнутри. Даже
не прожилками - весенними лужицами, в которых отражается сверкающее небо.
Странный камень, обрамленный золотом. Старым красноватым золотом. Этот
опаловый перстень. Я обожала его когда-то и ненавидела одновременно. Он так
и не подошел ни к одному моему наряду. Он приковывал к себе взгляд и
захватывал все внимание. Грубый, вульгарный, таинственный, наглый,
откровенный. Точная копия Ди - Дианы Ивановны Мистоцкой.
Сколько лет я не видела этот перстень? Не гладила холодную поверхность
загадочного камня? Он выпал из нагрудного кармана старенькой курточки, в
которой я уезжала когда-то из России... Мама сказала, что нужно одеться как
можно проще, не привлекать внимание таможенников. Двадцать лет назад.
Двадцать лет!..
Тогда еще такой перстень нельзя было провезти через границу.
Ди провожала меня. Терпеливо ждала два часа, когда пройду таможенный
контроль, а потом умоляюще бросилась к какому-то мужчине в форме. Хлопала
длинными ресницами, что-то шептала на ухо. Мужик косил глазами в глубокий
вырез ее кофточки, мотал головой, как необъезженный жеребец, хмурил брови, а
Ди все шептала и шептала и всхлипывала, отчего грудь ее плавно колыхалась.
Грудь была единственным красивым местом ее непонятно-неправильной фигуры.
Совершенным, как само Божество. Так сказал однажды мой папа.
Наконец мужчина в форме оставил Ди, подошел ко мне:
- Вас там девушка просит попрощаться.
- Спасибо!
Я подлетела к Ди. Железное заграждение приходилось нам ровно до талии.
Мы были одного роста. Ди крепко обняла меня и ловко сунула в нагрудный
карман курточки что-то, о чем я мгновенно забыла, захлебнувшись морем других
впечатлений, связанных с отъездом из России навсегда.
- Береги Зяму, пожалуйста.
- Для Зямы есть мама.
Хорошо, что мы уезжаем. Ее обожание моего отца колебалось на границе
дозволенного. Впрочем, это было единственное имевшее границы, в понятиях Ди,
во всем остальном она не знала границ. Никогда и никаких.
- Не реви. Так не провожают. Это неправильно.
- Да. - Судорожно вытерла нос тыльной стороной ладони, и тут же глаза
ее наполнились новой волной слез, словно в них вылили океан.
- Ди! Это невыносимо!
- Не ругай ее, дочка, лучше оставь нас на минутку.
Папа. Он подошел к нам, хотя мужчина в форме не приглашал его
прощаться. Я искоса взглянула на таможенника, тот был занят допросом толстой