"Хулио Кортасар. Две стороны медали" - читать интересную книгу автора

молчании, так и не отняв руки во все время, пока они глядели на закат над
озером и прикидывали, где бы поужинать.
Потом - работа, неделя случайных встреч, поздний вечер в румынском
ресторанчике, нежность. Ничего не было сказано о чувстве, вновь проявившемся
в том, как вино разливалось в бокалы, как в паузах разговора встречались
глаза. Верный своему слову, Хавьер ждал мгновения, дожидаться которого
считал себя уже не вправе. Но вот, - нежность, нечто явственно различимое
среди прочей шелухи, то, как Мирен опустила голову и прикрыла рукой глаза,
то, как просто она сказала, что проводит его в гостиницу. В машине они
поцеловались, как в ту ночь в хижине, Хавьер прижался к Мирей и
почувствовал, как бедра ее раскрываются под рукой, ласкающей, поднимающейся
все выше. Когда они вошли в номер, Хавьер уже не мог ждать и обнял ее,
зарылся в ее рот и волосы, шаг за шагом приближаясь к постели. Он услышал
сдавленное "нет", Мирей попросила подождать минутку, отстранилась, пошла
искать ванную, закрылась там, а время идет, тишина, журчание воды, а время
идет, пока он сдергивает одеяло, зажигает в углу ночник, снимает башмаки и
рубашку, обдумывая, раздеться ли совсем или подождать: его халат в ванной, и
раз он оставил свет, Мирей вернется и застигнет его голым, с нелепо стоящим
членом, а если повернуться спиной - еще нелепей; чтобы она не увидела его
таким, каким на самом деле должна была бы увидеть его сейчас, входя в
комнату с полотенцем вокруг бедер, приближаясь к постели, не поднимая глаз,
а он все еще в брюках, надо их снять и снять плавки, а тогда уж обнять ее,
сдернуть полотенце, положить ее на постель и увидеть всю: золотую,
смуглую, - и снова целовать до самых глубин, и ласкать пальцами, от которых
ей, наверное, больно, потому что она застонала, отодвинулась на край,
заморгала, снова прося темноты, которой он дать ей не может, потому что не
может дать ничего, - внезапно бесполезная плоть в поисках порога, который
уже не преодолеть, руки в отчаянной попытке возбудить и возбудиться,
заученные движения и слова, которые Мирей отметает мало-помалу, сжавшаяся,
отчужденная, уже поняв, что опять не сегодня, что с ней никогда, что
нежность и это несовместимы, что ее покорность, ее желание не привели ни к
чему; и снова ей лежать рядом с телом, сдавшимся в неравной битве, телом,
прилепившимся к ней и не пытающимся даже начать сначала.
Может быть, мы уснули, мы были слишком далеки друг от друга, одиноки,
запачканы, все повторилось, как в зеркале, только теперь Мирей одевалась,
чтобы уйти, а он провожал ее к машине. Мирей попрощалась, не глядя, слегка
чмокнула его в щеку, в глубокой ночной тишине зарокотал мотор; он вернулся в
гостиницу и не мог даже плакать, не мог даже убить себя, оставался диван,
спиртное, тиканье часов всю ночь и на заре, в девять утра, контора, открытка
от Эйлин и телефонный разговор, этот внутренний номер, который нужно же
когда-нибудь набрать, потому что когда-нибудь нужно же сказать хоть
что-нибудь. Ну да, не волнуйся, хорошо, в кафе, в семь. Но это "не волнуйся,
в кафе, в семь" стоило ей нескончаемой дороги до хижины, ледяной постели,
снотворного, которое не помогло, повторения каждой сцены, пути к пустоте,
да, она снова и снова с отвращением, с тошнотой переживала тот миг, когда
там, в ресторане, они встали и она сказала, что проводит его в гостиницу,
торопливые манипуляции в ванной, полотенце вокруг бедер, теплые, сильные
руки, поднявшие ее и опустившие на постель, склоненная над нею шепчущая
тень, ласки, молниеносное ощущение тяжести, тверди у живота, между ног,
просьба выключить свет, оставшаяся без ответа, и вдруг - одна, покинута, и