"Хулио Кортасар. Граффити" - читать интересную книгу автора

одновременно. То и дело ты сбегаешь с работы в надежде застать ее врасплох,
выбираешь для рисунков улицы, которые можно обойти простым, коротким путем,
возвращаешься на рассвете, в сумерках, в три часа утра. Это было время
душевных мучений, разочарований, когда обнаруживаешь новый ее рисунок рядом
со своим, а улица пуста и ты никого не нашел, от этого она кажется еще более
пустой. Однажды вечером первый рисунок сделала она, ты увидел его: красными
и голубыми мелками на воротах гаража, используя структуру изъеденного жучком
дерева и шляпки гвоздей. В нем была вся она - манера, краски, - но, кроме
того, это была просьба или вопрос, способ обратиться к тебе. Ты снова пришел
на рассвете, когда патрули совсем редки - глухие ко всему, они уже проделали
свой дренаж, - и на оставшемся месте на дверях бегло нарисовал пейзаж с
парусами и дамбами; если не вглядываться, то можно было принять это за
случайную игру линий, но она сумеет его увидеть. В тот вечер тебе едва
удается удрать от полицейского патруля, у себя в комнате ты пьешь джин и
разговариваешь сам с собой, говоришь что приходит на ум, все это похоже на
звучащий рисунок, еще один порт с парусами, ты представляешь ее смуглой и
молчаливой, придумываешь ей губы, грудь, немного хочешь ее.
Вдруг тебе приходит в голову, что она явится за ответом, вернется к
своему рисунку, как ты наведываешься к своим, и, хотя после покушения на
рынке в городе стало еще опаснее, ты решился приблизиться к гаражу, ты
кружил по соседним улицам и пил нескончаемое пиво в закусочной на углу. На
рассвете следующего дня на развалинах серой стены ты нарисовал белый
треугольник, окруженный пятнами в виде листьев дуба; развалины были видны из
окон кафе (двери гаража уже отмыли, и разозленный патруль возвращался снова
и снова), в сумерках ты отошел подальше, чтобы посмотреть на рисунок с
разных точек, переходя с места на место, покупая в лавках всякую всячину,
чтобы не привлекать излишнего внимания. Был уже поздний вечер, когда ты
услышал сирену и увидел свет фар прямо перед собой. У развалин - какое-то
едва различимое скопление людей, вопреки всякому благоразумию ты побежал
туда, тебя спас случай - какая-то машина выруливала из-за угла, и,
затормозив перед полицейской, она загородила тебя, и ты увидел борьбу, руки
в перчатках тащат кого-то за черные волосы, пинки ногой, отчаянные крики,
мелькнули синие брюки, а потом ее потащили в машину и увезли.
Много позже (ужасно было дрожать вот так, ужасно думать, что все это
из-за твоего рисунка на серой полуразвалившейся стене) ты смешался с толпой
и сумел разглядеть набросок в голубых тонах - изображение апельсина, похожее
на ее имя или ее рот, она была здесь, в этом изуродованном рисунке, который
полицейские замазали, перед тем как ее увезти; осталось достаточно, чтобы
понять ее ответ на твой треугольник, - это был круг, может быть, спираль,
совершенной и прекрасной формы, похожей на "да", или "сейчас", или "всегда".
Ты хорошо понимал - у тебя будет достаточно времени, чтобы во всех
подробностях представить то, что произойдет в центральной тюрьме; в город
понемногу просачивались слухи, люди узнавали о судьбе арестованных, и если
кого-то из них встречали снова, то предпочитали не замечать, так что они
будто исчезали в этом заговоре молчания, которое никто не решался нарушить.
Ты прекрасно знал это, в ту ночь тебе не помогли ни джин, ни что другое -ты
кусал себе руки, топтал цветные мелки, пока не забылся в пьяных слезах.
Да, шли дни, но ты уже не мог жить по-другому. Ты снова стал уходить с
работы и бродить по улицам, тайком глядя на стены и двери, где вы с ней
рисовали. Все вымыто, все чисто; хоть бы цветок, нарисованный какой-нибудь