"Хулио Кортасар. Шея черного котенка" - читать интересную книгу автора

воспитанию. На "Монпарнас-Бьенвеню" вышло много народа, и Лучо уже мог
вынуть газету, но не сделал этого, а стал лишь, не глядя на девушку, со
слегка насмешливым вниманием наблюдать за поведением затянутой в перчатку
ручки, а она на этот раз рассматривала свои туфли, резко выделяющиеся на
фоне грязного пола: его теперь уже не заслоняли плаксивая девчушка и многие
другие, выходящие на станции "Фальгьер" люди. Резкий толчок отправляющегося
поезда заставил обе перчатки, каждую в отдельности и по собственной
инициативе, вцепиться в поручень, однако, когда поезд остановился на станции
"Пастер", пальцы Лучо принялись искать черную перчатку, и она не
ретировалась, как в прошлый раз, а даже, как ему показалось, расслабилась на
поручне и стала еще более маленькой и мягкой под нажимом двух или трех
пальцев, а затем - и всей руки, которая медленно передвигалась, овладевая
нежным бастионом, то слегка сжимая, то тут же высвобождая черную перчатку и
не злоупотребляя силой; и уже в почти пустом вагоне, когда двери открылись
на станции "Волонтэр", девушка медленно повернулась к Лучо, но не осмелилась
поднять лицо, а как бы поглядывала на него из укромья своей перчаточки,
накрытой всей рукой Лучо; когда же вагон сильно занесло между "Волонтэр" и
"Вожирар", она взглянула наконец на него из тени капюшона своими большими
пристальными и серьезными глазами - и в них не сквозило даже намека на
улыбку или упрек, а лишь бесконечное ожидание, причинившее Лучо неясную
боль.
- Вот всегда так, - сказала девушка. - Нет на них никакой управы.
- О да, конечно, - произнес Лучо, принимая игру, но мысленно задаваясь
вопросом: почему это его не забавляет, почему не похоже на игру, хотя ничем
другим быть не может? Не было ведь никакого повода думать, что могло быть
что-нибудь другое.
- Ничего не поделать, - повторила девушка. - Они не понимают или не
хотят ничего понять. Поди пойми их, а главное - предпринять против них
ничего нельзя.
Глядя на Лучо и не видя его, она разговаривала со своей перчаткой -
черной перчаточкой, почти затерявшейся под внушительной коричневой.
- И со мной происходит то же самое, - сказал Лучо. - Они неисправимы,
это правда.
- Нет, не то же самое, - возразила девушка.
- Но вы-то видели.
- Не стоит больше об этом, - произнесла она, опуская голову. - Простите
меня, это я виновата.
Это, разумеется, была игра, но почему она не забавляла, почему не
похоже на игру, хотя ничем другим быть не может? Не было ведь никакого
повода думать, что могло быть что-нибудь другое.
- Давайте скажем: во всем виноваты они, - предложил Лучо, отодвигая
свою руку, дабы подчеркнуть множественное число и разоблачить виновных на
поручне, затянутых в перчатки, - молчаливых, отстраненных и спокойных.
- Это совсем другое, - сказала девушка. - Вам кажется, что это - то же
самое, но на самом деле это - совсем другое.
- Ладно, но всегда ведь кто-то начинает.
- Да, всегда кто-то начинает.
Это была игра, оставалось только следовать правилам, не задумываясь,
может ли это быть чем-нибудь другим - чем-то похожим на правду или отчаяние.
Зачем прикидываться дурачком, не лучше ли просто подыгрывать ей, если уж у