"Хулио Кортасар. Духовой оркестр (Конец игры-10)" - читать интересную книгу автора

Подходили пары, группы из трех-четырех барышень, одетых так, как считается
элегантным в Вилья-Креспо или парке Лесама[1], в разных местах партера
происходили восторженные встречи и знакомства, царил большой энтузиазм.
Лусио начал спрашивать себя, не ошибся ли он, хотя никак не мог определить,
в чем могла бы заключаться его ошибка. В этот момент потушили свет, но тут
же сцена ярко осветилась, занавес поднялся, и Лусио, не веря своим глазам,
увидел выстроившийся там огромный женский духовой оркестр, над которым
тянулся транспарант с надписью "Оркестр "Альпаргатас". И пока он (помню, с
каким лицом он мне это рассказывал) задыхался от непонимания и удивления,
дирижер взмахнул палочкой, и партер содрогнулся от неимоверного грохота,
долженствовавшего означать военный марш.
- Понимаешь, это было настолько немыслимо, что я далеко не сразу
осознал, в каком дурацком положении очутился, - говорил Лусио. - Мой ум,
если ты позволишь мне так его назвать, мгновенно собрал воедино все
рассеянные аномалии и сложил из них истину: то был сеанс для служащих
компании "Альпаргатас" и их семей, чего прохвосты из "Оперы" не указали в
программах, чтобы продать оставшиеся места в партере. Они прекрасно
понимали, что если мы, посторонние, узнаем об оркестре, то не войдем в
кинотеатр даже под страхом смертной казни. Я увидел все это совершенно ясно,
но не думай, что потому перестал удивляться. Во-первых, я никогда и
вообразить не мог, что в Буэнос-Айресе существует такой феноменальный
женский оркестр (я имею в виду количество). А потом музыка, которую они
исполняли, была настолько ужасна, что муки, причиняемые моим ушам, не давали
мне скоординировать мысли и рефлексы. Мне одновременно хотелось хохотать во
всю глотку, бранить всех на свете и уйти. Но с другой стороны, мне не
хотелось терять фильм старины Анатоля, так что я не трогался с места.
Оркестр завершил первый марш, и дамы, соперничая друг с другом,
пустились выражать свой восторг. Во время второго номера (объявленного
плакатиком на палочке) Лусио произвел новые наблюдения. Оркестр был огромным
жульничеством, так как из ста с лишним участниц играла только треть.
Остальное было чистым блефом, девицы вздымали трубы и флейты, точно
настоящие музыкантши, но единственная производимая ими музыка исходила от их
великолепнейших бедер, которые Лусио нашел достойными похвалы и внимания,
особенно после некоторых мрачных опытов в театре "Майпо"[2]. В результате
этот грандиозный оркестр сводился примерно к сорока девицам, которые дули в
духовые инструменты и стучали по барабанам, в то время как остальные
присутствовали в виде визуальной приправы благодаря их прелестным униформам
и воскресному выражению лиц. Дирижером был совершенно необъяснимый молодой
человек, если учесть, что он был затянут во фрак, который, выделяясь
китайским силуэтом на золотом с красным фоне оркестра, делал его похожим на
жука, полностью чуждого цветовой гамме спектакля. Этот молодой человек махал
во все стороны длиннющей палочкой и, казалось, со всем пылом стремился
управлять оркестром, отчего, по мнению Лусио, он был крайне далек. Если
говорить о качестве, то оркестр был одним из наихудших, когда-либо слышанных
им в жизни. Марш следовал за маршем, концерт продолжался среди всеобщего
благорасположения (повторяю его саркастически-высокопарные характеристики),
и по окончании каждого номера возрождалась надежда, что сотня пышечек в
конце концов уберется отсюда и под звездным куполом "Оперы" воцарится
тишина. Упал занавес, и Лусио чуть не умер от счастья, но тут заметил, что
прожектора вовсе не потухли, и недоверчиво выпрямился в кресле. И занавес