"Виктор Косенков. Понять Маяковского" - читать интересную книгу автора

Где-то там, в глубине темной и холодной комнаты капает вода из крана.
Маленькие капли падают в темноту, какой-то миг, наверное, очень долгий,
летят, а потом разрывают тонкую пленочку поверхностного натяжения и
сливаются с такими же, как они.
- Ты кто?
- Я Капля. А вы?
- И мы тоже...
Там в ванне лежит Леня. Его когда-то карие глаза уже, наверное,
подернулись сероватой пленкой и все смотрят и смотрят в потолок. Леня был
очень неплохим писателем. Он мог развить идею из ничего, воплотить ее в
строчках, вывести на экран, оформить и вдруг, в один миг, сочетанием клавиш
"Ctrl+А" и "Delete" уничтожить все.
- Почему?
- Потому что глупо. Там все неверно.
- Но ведь было красиво.
- Я напишу еще. Лучше.
Потом это страшное сочетание клавиш начало повторяться все чаще и чаще.
Однажды, придя к нему в комнату за каким-то диском, я застал его за
бессмысленным заполнением экрана символом "/". По белизне снежного поля
бежала черточка следов. Так, наверное, бегает сумасшествие. Просто
"///////"... И больше ничего.
Осторожно заглянув Лене через плечо, я посмотрел на строку состояния.
На том месте, где указывается количество страниц, было "150/150".
Мне сделалось страшно, и я ушел. Леня ничего не заметил.
Мы все жили в одной большой общаге. Талантливые литераторы. Поэты,
писатели, художники. Мы гордились собой. Мы гордились друг другом. Мы
верили, что впереди у нас все, что только может представить себе
гуманитарий: Союзы писателей и художников, премии, признание, тиражи, слава.
У нас были общие интересы, любовницы и любовники, связи, тетрадки, дискеты,
компьютеры, книги и словари. Общая жизнь.
Целый коридор талантов.
- Ты кто?
- Гений. А вы?
- И мы тоже...
Сегодня воскресенье, никого нет. Даже вахтера.
Смешное слово. "Воскресенье". В детстве мне казалось, что это должно
означать время, когда мертвые могут воскреснуть, чтобы встретиться с живыми.
И если домой не вернулась бабушка, то это только потому, что ее очередь еще
не подошла...
Потом, с течением времени и разочарований, я, наконец, понял, что
никакой очереди нет. И те, кто ушел, уже больше не вернутся. Тогда слово
"воскресенье" вдруг стало писаться с маленькой буквы.
Я поднялся, открыл окно. В лицо ветер швырнул щепоть мокрого снега.
Холодно, мокро, ветрено. Голые ветки качаются вместе с фонарем, и тени от
них мечутся по углам. Хотя, может быть, это неправильное сравнение. Лучше
сказать, не мечутся, а жадно трогают нагие женские тела.
Когда-то эти тела звались: Лена, Оля и Катя. Они жили в одной комнате,
они были поэтессы. От бога. И они не могли писать поодиночке. Только втроем,
только вместе. И рифма ложилась перед ними, как широкая ровная дорога. И
образы, метафоры, ямбы, хореи и дактили заполняли весь коридор своими