"Инна Яковлевна Кошелева. Пламя судьбы " - читать интересную книгу автора

тоску по отчему дому в первые свои дворцовые ночи, девочка перевела стрелку
душевного барометра с "пасмурно" на "абсолютно ясно".
Молодой граф хочет, чтобы она хорошо пела. Ей и самой этого всегда
очень хотелось. Для того чтобы быть нужной, полезной Шереметевым, придется
получить определенные знания - она их получит, тем более что ей и самой
интересно читать романы - русские и французские.
Она совершает ошибки и еще долго будет совершать их, начинать все
заново. Но у нее есть друг - добрая и смешная княгиня Долгорукая.
Паша работала ежедневно, ежечасно, как работают взрослые, сознательно
идущие к своей цели. Да у нее и была цель - она ждала. Ждала и не понимала,
почему не появляется он, почему застрял в этой самой Европе, почему не
спешит оценить происшедшие в ней перемены. Как умело она поет с листа, как
верно говорит по-французски и по-итальянски, как танцует сложный менуэт, как
кланяется, как ест на тонком французском фарфоре и серебре, пользуясь ножом
и вилкой.
Открытая всем и во всем, об этом своем ожидании она не говорила никому.
Марфа Михайловна по-прежнему радовалась ее исступленному усердию и немного
пугалась его. Конечно, ни в каких своих мыслях она не связывала ребенка и
взрослого мужчину-аристократа. Этой девочке, думала княгиня, еще долго
болтаться по дворцу на тонких ногах, кидаться к своей воспитательнице и
обвивать ее толстый стан своими худыми девчоночьими руками. Княгиня, если
честно, была рада, что нет в Параше той прельстительной наглой красоты,
которая влечет представителей другого пола, словно мух на мед. Вот Николай -
и добр, и умен, и греха боится, а сколько девок испортил! Барину положено,
но ей почему-то очень не хотелось, чтобы это "положено" распространялось на
старательную не по годам и не по годам умненькую Пашеньку. Остается
радоваться, что пышного расцвета не ожидается. Бог с ней, с красотой. Было
бы счастье, а невидность - защита для милого дитяти низкого происхождения,
но высокой души...

К зиме Кусково обычно замирало, жизнь из усадьбы перемещалась в Москву,
в дома Шереметевых на Воздвиженке и на Никольской, В этот раз далеко не все
уехали из летнего дворца. Из Европы пришло распоряжение: начинать подготовку
к строительству нового театра и созданию труппы.
Старый театр Шереметевых с отъездом за границу наследника благополучно
почил в бозе. Актеры брали уроки пения и отрабатывали балетные экзерсисы, но
спектакли не ставились. Ходили слухи, что Николай Петрович: берется за дело
основательно и будет равняться не на домашние театры Голицыных или
Апраксиных, а на профессиональные - антрепризу Медокса берет в образец, а то
и выше, парижскую Гранд-опера, недавно открывшуюся, но уже прогремевшую на
весь мир. Он присылал модные оперные клавиры, отобранные замечательным
французским музыкантом и другом графа Иваром, приказывая певцам и певицам
"примериться" к той или иной партии заранее. "Совершенствовать будем, когда
приеду", - писал молодой барин старому. Вылезать в свете с чем попало
"заграничный" Шереметев не хотел хотя бы потому, что не потерял надежду
доказать высшему обществу: служение искусству - дело серьезное и не менее
почетное, чем статская или военная служба.
Та зима была девятой в жизни Параши. В ту зиму вечерами светились окна
актерских флигелей. И в барском дворце топили несколько комнат. Поэтому
никуда не двинулась со своей воспитанницей Марфа Михайловна. На антресолях