"Инна Яковлевна Кошелева. Пламя судьбы " - читать интересную книгу автора

не нашедшей выхода страсти. И это было сродни чуду - перед ним была уже не
девочка, а страдающая женщина. И женщина прекрасная, чувственная, со всеми
признаками настоящей породы.
Пауза. И только когда Параша села по-ученически на самый уголок
огромного кресла, граф сказал:
- Замечательно. И неожиданно. Великая Рокур из Гранд-опера в подобном
случае делала так...
Смешно показал, прижав большие руки к лицу.
- Я примеривала и этот жест, он тоже подходит. Только в клавире здесь
есть два такта, которые требуют движения.
Вскочила. Напевая, снова сделала шаг назад, после еще несколько - так,
чтобы ритм и движения слились естественно.
- Какая же ты умница! И клавир знаешь, и либретто. А главное, понимаешь
все как надо. Вот уж мы покажем, что значит настоящий театр. Не гагаринский
и не голицынский-шереметевский! Попроси у меня подарок, Пашенька, я был бы
рад...
Бессильно рухнула в кресло. Дыхание трудное, ходуном ходят под самой
кожей ключицы.
- Эта роль для меня - лучшая награда.
- Я бы рад был... Брошь хочешь? Или колье?
- Что вы, что вы, барин... Не ношу я пока.
Забыл, что мала она. И порадовался еще раз, что бескорыстна.
- Ну, тогда до завтра.
Выходя, граф подумал: "Что за яркие розы на щеках? И отчего эта
слабость после подъема? Уж не болезнь ли? - Но тут же прогнал тревожные
мысли. - Актер и должен быть по природе подвижен и чувствителен до
нервности".

Отныне по утрам он просыпался в счастливом предчувствии встречи. После
завтрака спешил в библиотеку, где ждала его девочка. Дитя, конечно же, дитя.
Но и великая актриса, какая внесла в его жизнь и смысл, и реальную цель.
Дитя, но и серьезный, нравственный человек Паша на своем уровне решала те же
вопросы, что и он. На нее, правда, не давил груз ошибок - ну да и не дай
такого Господь никому!
Их встречи в библиотеке стали ежедневными. Он радовался и удивлялся ее
образованности. В музыке и литературе у нее был неплохой вкус, ей нравилось
то, что нравилось ему в годы его собственной романтической юности. Она
охотно читала ему отрывки из Дидро, Карамзина, написанные с литературным
блеском богословские труды Димитрия Ростовского. Он бесконечно слушал. При
этом не отрываясь смотрел на нее, ловя влажное поблескивание белых зубов и
не уставая любоваться рисунком пухлых детских губ.
Однажды он попросил ее рассказать о себе, о своей жизни. Она не поняла.
- Ну, как жила без меня, кто тебе нравился, кто был неприятен...
- Как жила до театра? - глаза удивленно распахнулись. - Ну... -
беспомощно огляделась вокруг. - Так... Матушку мою в селе вы видели.
И он понял, что обид на мир она не нажила и сердечных увлечений у нее
не было, никто не касался не только тела ее, но и души. Й тайная надежда
помимо воли утвердилась в нем.
В ту встречу был он очень оживлен и долго с удовольствием рассказывал
ей о странах, по которым путешествовал, о голландских каналах и лодках,