"Инна Яковлевна Кошелева. Пламя судьбы " - читать интересную книгу автора

уступало этому - еще, еще, еще...
Параша становилась напротив него, держась за спинку кресла. Он утопал в
кресле по другую сторону стола. Правый подлокотник был нагрет солнцем,
пробравшимся через окно в просвет листвы. Тень от веток ходила по стене,
бывшей фоном фигуре Параши, иногда ложилась на ее плечи, и Николай Петрович
как завороженный следил за пятнами, выявлявшими милую округлость форм.
Душа отдыхала, прежде чем пережить самые высокие свои мгновения, прежде
чем женский голос начнет свою страстную исповедь, восходя от затененных
низов вверх - к сиянию, свету. Дрогнет пятнистая вязь на стене, дрогнет и
пойдет выше и выше переливающийся звук. Этот миг внешней неподвижности
станет для графа одним из мгновений безоглядного, одержимого внутреннего
бега, приближающего к тому, за чем начинается неизвестность, пропасть,
обрыв, туда не проникает мысль - туда выносит чувство отчаянной радости,
заменившее Николаю Петровичу волю. Как хорошо! Какая небывалая, невозможная
полнота бытия!
Все это не прошло незамеченным для окружающих. Удивленно
переглядывались Дегтярев и Вороблевский, которым было запрещено прерывать
графские занятия с Парашей во всех случаях без исключения. Откровенно
злилась Анна, ощущавшая торопливую холодность графа во время регулярных
свиданий. И очень тревожился старый граф, зная строптивость сына,
непредсказуемость его поступков.
Все чего-то ждали, все ощущали возникшую напряженность. И только двое
проживали лучшие минуты своей жизни. Утро любви, светлое, еще безоблачное...

Он понял, что любит, после одного яркого и мучительного сна.
Во сне он раздевал ее, пробираясь через одежды и жесткий корсет к
телу - такому новому словно недавно сотворенному. И оказалось, что не надо
было стремиться к тому, к чему обычно стремился он, обладая другими
женщинами. Достаточно было положить ладонь на то трогательное, не защищенное
тканью пространство, которое открывалось вырезом платья - у основания шеи
треугольник между ключицами и развилкой меж двух наливающихся возвышений.
Покой... Тишина... И одновременно - музыка. Музыка неподвижная в ее лице -
таком, каким он его никогда не видел: запрокинутом, с глазами,
полуприкрытыми длинными ресницами, с закушенной нижней губой...
Это видение поселилось в нем и не уходило от того, что он раза два-три
в неделю все же вызывал к себе Анну. С ней все происходило внешним,
механическим даже образом и не касалось сознания, ничего не меняло и не
облегчало ничего.

6

Репетиции затягивались. Затягивалось и строительство театра, к открытию
которого Николай Петрович хотел приурочить премьеру "Белинды". Ждали от
Ивара чертежа машины для сцены, способной извергать громы и метать молнии, а
также быстро передвигать декорации вместе с полом.
Осень пришла ранняя, с холодами, бурями, в ноябре - с настоящими
морозами. Актеры вместе с господами перебрались в Москву.
Здесь, на Никольской, вполне можно было показать высокому обществу
"Новую колонию", но граф отказался. Не скрывал, что хочет представить
Ковалеву в наилучшем виде, но умалчивал о том, что видели все бесконечные