"Инна Яковлевна Кошелева. Пламя судьбы " - читать интересную книгу автора

увереннее.
- Ну, если бы ты и вправду умел, то понял бы, что нет во мне ничего
такого, что на полотно просилось бы. Смеяться и над тобой, и надо мною
будут.
Грустно так сказала. Неужели и вправду так думает? Но мальчик не нашел
слов, чтобы быстро возразить ей. А она вдруг засмеялась и взглянула на него
так ласково, что он и вовсе растерялся.
- Если ты такой мастер, барина молодого напиши. На медальон. Я его вот
здесь, на груди, носить буду.
- Ну уж нет! - вспылил юный живописец. - Он, конечно, и впрямь
красавец... И над нами господин. А только мне тоже дана воля, что
изображать, если не по заказу.
До вечера он маялся, ощущая как занозу первый в своей жизни укол
ревности. Вечером нашел выход. Три дня истово постился, сидя на сухом хлебе
и воде, исповедался в церкви и причастился, а после, устроившись в
иконописной мастерской в самом дальнем уголке, два дня писал крохотный,
совсем миниатюрный лик Богоматери. Получилась Дева слегка похожей на
Пашеньку, но это знал лишь он, иконописцы же не заметили и похвалили. И
радость от хорошо сделанной работы сняла горькую мальчишескую обиду,
просветлила душу.

Еще один человек был всерьез озабочен подарком для Пашеньки - сам
молодой граф.
В ту шкатулку, что стояла у него в музыкальном кабинете на камине и
хранила дешевенькие цацки для девушек, заглядывать не стал - не тот случай.
Просто к золоту, просто к яхонтам Парашенька равнодушна. Тут должен быть
знак особый, тайный смысл.
Помнились ему золотые цепи, которыми он сам играл в детстве, когда
матушка приходила целовать его на ночь. На сестре Варваре он их не видел,
значит, цепи ему отошли по завещанию. Отважился спросить у батюшки ключ от
тайника.
- Зачем? - вопрос был прямой, вид у старика суровый, а взгляд
проницательный. Не проведешь, да и не умеет хитрить Николай Петрович.
Попытался ответить уклончиво. Мол, в матушкином наследстве есть и его
доля, мол, сестре изумруды и яхонты отдали, пора бы и ему свое получить...
- И тебе отдам сразу, как женишься. Зачем теперь-то?
Пришлось молодому графу признаться:
- Хочу порадовать девицу более чем достойную ко дню Ангела.
- Прасковью-то? И я к ней расположен, росла на глазах. Но... Не дай
Бог, если матушка там, на небесах, твои слова слышит. Семейные
драгоценности... Десятилетиями, да что там, столетиями копившиеся... От
прабабки - бабке, от матери - к дочери переходившие... И вот так, простой
девке? Да не свихнулся ли ты, сын мой?!
- Она... Она... Актриса чудесная, редкая...
...В этот миг они, почти столкнувшиеся лбами в напоре, были удивительно
похожи друг на друга. Гнев занимался, гнев разгорался в них с одинаковой
скоростью. Оба пытались сдержаться и оба могли вот-вот сорваться в открытую
ссору. Даже пятна на лицах у них выступали зеркально. У одного -
склеротические, со старческой синевой, у другого - еще по-юношески розовые,
но одинаковых очертаний.