"Инна Яковлевна Кошелева. Пламя судьбы " - читать интересную книгу автораблестящий. И, закинув голову, послала его вверх. Долго после этого ей
слышался улетающий звук колокольцев. Это звук ударялся о воздух, о слоистый расплавленный свет. Она - голос - и еще Кто-то там... Тот, кто примет бесплотный серебряный шарик. До этого Кого-то не добраться. Она даже не знает, точно ли Он - тот Бог, которого боится матушка. Она, Паша, и боится, и не боится. Она взойдет на горку в Карачарове, на ту страшную горку, где громом убило жениха и невесту. Иван да Марья, сказала матушка, до срока согрешили. Что это значит - "до срока"? И что они сделали? А, может, Господь, как батюшка, просто гневен? Но ведь он и милостив? Она, Параша, на той горке будет за всех грешных молиться. Ангелы услышат и передадут выше, выше... Она знала: есть люди, допущенные к Господу заступниками за грешных. Не так они живут, как все, и больше всего любила девочка слушать о них, о святых. Особенно о Димитрии Ростовском. Еще и потому, что о нем матушка рассказывала как бы тайно, когда не было батюшки и братьев. - Вырастешь - приложись к мощам. Наши это места, ярославские, наш это святой, за нас Господа просит... - Расскажи, расскажи, как открыли мощи... Трепещет от материнского дыхания дымный огонь лучины. Прижалась Параша к теплому боку. Слушает. Слышит. - Вот как это было. Умер в Яковлевском Зачатьевском монастыре (а он, этот монастырь, от нашего Березина совсем близко) брат Леонид. Моя мать, а твоя, Паша, бабушка с этим Леонидом не раз о душе беседовала. Он истинно послушничал, вот и решили его похоронить поближе к церкви. Мама моя тоже нечаянно, а вообще Божий промысел на то был) задели балку на склепе Димитрия Ростовского. Рухнуло бревно сруба, в котором за сорок три года до того погребли архиепископа Димитрия. Ученый человек он был, книги писал и те "Четьи-Минеи" составил, из которых я тебе жития святых читаю. Могилу не стали кой-как поправлять. Землю сняли, а там... - Ой... - Твоя бабушка своими глазами все это наблюдала. Так вот... Предстал Димитрий взорам как живой. Тлением не тронутый. Балка упавшая ему чуть здесь, на лице, кожу повредила и пальчик на одной руке. Бумаги, какие велел он себе в изголовье положить, рукописи ученые, в пыль превратились, гвозди в ржавь, гроб истлел и балки в труху рассыпались... А он целехонек! - Чудо, матушка... - Еще чудеснее, что начались немыслимые исцеления. Какие люди со всех концов потянулись! - в голосе матушки и восторг, и непонятная печаль. - Скажи какие... - Сама наша императрица Екатерина пожаловала, через плат к мощам прикладывалась... Кого десять, кого двадцать лет немота не отпускала, а здесь, у мощей, заговорили. От падучей излечивались. Княгиня Вяземская избавилась от застарелой лихорадки, майор Прончищев - от каменной болезни. - А тот казак, помнишь? Самый на свете красивый? Почти шепотом говорит мать: - Тот телом здоров был. Душа у него покоя не знала в неволе. Бежал от помещика, который без всякого на то права внес его в ревизские списки. Его-то, свободного казака... |
|
|