"Н.И.Костомаров. Автобиография " - читать интересную книгу автора

года со страхом и трепетом я отправился в Харьков с матерью и моим учителем.
Вступительный экзамен сошел как нельзя более благополучно. Профессор
математики Павловский, отличавшийся, как о нем говорили, большою строгостью
и неснисходительностью, пропустил меня, записавши мне хороший балл. Радость
моя была непомерная. Меня поместили у профессора латинского языка Петра
Ивановича Сокальского. Я попал к нему совершенно случайно. Не предполагая
прежде поместиться у этого профессора, я отправился к нему вместе со своим
учителем поговорить насчет вступительного экзамена из латыни, в которой я
себя чувствовал недостаточно крепким после уроков Андрея Ивановича
Белинского. И мне и моему учителю Петр Иванович так понравился, что, выходя
от него, мы рассудили, что всего лучше мне поместиться у этого профессора.
Передавши нашу мысль моей матери, мы снова отправились к Сокальскому и
договорились с ним о квартире. Окончив вступительный экзамен по всем
предметам, я простился с матерью и моим деревенским учителем, уехавшими
домой, а сам остался в доме Сокальского. Мне дали отдельную комнату в особом
флигеле, в котором кроме меня было четверо студентов, проживавших у
Сокальского также в отдельных комнатах. Содержание и обращение с нами было
очень хорошее; одно только несколько беспокоило меня: Сокальский не дозволял
курить табак, и это побуждало нас курить в печную трубу. Однажды я, всунувши
для курения трубку в верхний душник печки, нечаянно зажег сажу и сам
испугался; едва потушили и не допустили до пожара, но после того Сокальский
махнул рукою и сказал: "лучше курите, а то вы мне и дом сожжете!"
В первый год моего пребывания в университете я усиленно занялся
изучением языков, особенно латинского, который я очень полюбил, и вообще
меня стал сильно привлекать антический мир. Воображение мое постоянно
обращалось к Греции и Риму, к их богам, героям, к их литературе и памятникам
искусств. Однажды, читая "Илиаду" в подлиннике с переводом Гнедича, мне
вздумалось разыграть в лицах сцену, как Ахилл волочил тело Гектора вокруг
стен Илиона. Я подговорил своих товарищей, мы нашли маленькую повозочку, на
которой няньки возили детей Сокальского, я упросил привязать меня за ноги к
этой повозочке; один из моих товарищей стал играть роль Ахилла и потащил
меня вниз по деревянной лестнице флигеля, где мы жили, а двое других,
покрывши головы по-женски, стали на террасе того же флигеля и представляли
Гекубу и Андромаху. Меня поволокли с лестницы по двору. Стук, гам и крик
дошли до ушей Сокальского, который в то время сидел с гостями; он выбежал на
двор, за ним его гости - профессоры, бывшие у него. Увидавши неожиданную
сцену, Сокальский сначала принял менторский суровый вид, но потом, узнавши в
чем дело, не вытерпел и захохотал во все горло. За ним начали смеяться и его
гости. Меня развязали и заметили, что голова моя была в крови, как, впрочем,
и следовало по Илиаде, где говорится: "...глава Приамида, прежде прекрасная,
бьется во прахе..."
Когда после того мы пошли к нему обедать, он во все продолжение стола,
глядя на меня, не мог удержаться от смеха и говорил своим домашним: "вот
угостили меня! дали возможность повидать древность в лицах!"
Семейство Сокальского состояло тогда из жены, трех малолетних сыновей
(из них один теперь харьковский профессор, другой - редактором "Одесского
вестника" и замечательный пианист, а третий недавно скончался) и старой
тещи, женщины чрезвычайно доброй и любимой всеми студентами. Эта последняя,
по имени Надежда Емельяновна, осталась у меня в памяти как тип старой
добродушной малороссиянки. Она говорила со всеми не иначе как по-малорусски,