"Борис Костюковский. Жизнь как она есть " - читать интересную книгу автора

своем кожаном костюме, низко опустив голову, тщательно сметает мусор с
дорожки, идущей от крыльца штаба вдоль высокого деревянного забора. Часовой
подходит поближе к нему. Мы стоим недалеко. Я толкаю Лелю в бок: подойди,
мол, к папке... Комок в горле, хочется закричать, но я знаю, что кричать
нельзя. Ноги в ботиночках озябли, руки без варежек, покраснели. Шаг за шагом
подходим ближе, и вдруг нас увидел папка. Увидел, улыбнулся как-то необычно,
горько, чуть повернув голову в нашу сторону. Бледный, непривычно худой, но
побритый, чистый. Часовой заметил нас и прикрикнул:
- А ну отойдите, здесь вам не место!
Мы отбегаем на несколько шагов и смотрим на отца. Смотрим. Мучительно
смотрим... На крыльцо выходит командир и командует:
- Довольно, проходите сюда.
Папка выпрямляется, бросает на нас прощальный взгляд, идет. Позади
него - часовой. И еще раз папка оборачивается, вдруг улыбается, так знакомо
встряхивает головой, словно говорит: "Ничего, ничего, девочки мои, только не
вешайте носы!" Он скрывается в глубине здания.
Мы идем домой, ничего не видя и не слыша вокруг, и горько плачем.
Дома подробно, как только можем, рассказываем маме все, что мы видели.
Она держится - ни слезинки.
- Ничего, детки, папка скоро вернется - он не виноват ни в чем, это
какая-то ошибка. Разберутся.
Но через несколько недель отца отправили из Дзержинска в Минск. Знаю,
что мама раза два ездила туда, возила передачи - белье и продукты.
В одну из недель мама раза три подряд все ездила в Минск. И вот
привезла новость: такого-то числа будет суд над папкой.
Разрешили ли приехать семье, не знаю, но мама начала готовиться, шила
папке рубахи, готовила белье, варежки, теплые носки, сушила сухари. Отобрала
свои и наши фотографии для папки. Нас готовила особенно тщательно, хотя мы и
без того всегда были опрятны и скромно, но хорошо одеты. Она сделала нам
какие-то обновки из своих старых платьев, связала всем беретики из шерсти. И
все наставляла, чтобы мы не плакали "там", может, мы еще увидим папку.
Она-то его не видела ни разу со дня ареста.
Неллочка еще не ходила, но мама взяла и ее с собой в Минск.
Приехал мамин дядя Александр и ее родной брат - тоже Александр, дядя
Саша. И вот мы все - мама, нас четверо, двое дядьев - поехали поездом в
Минск.
Не знаю, какой это был суд: то ли областной, то ли республиканский, но
это был закрытый суд.
В здании суда (теперь здесь детская музыкальная школа) шел ремонт,
крутом был мусор и строительные материалы.
Мы промаялись почти полдня: мама несколько раз куда-то заходила, о
чем-то спрашивала, сообщала нам: "Его еще не привели"... И потом наконец:
"Привели!" И: "Суд уже начался".
А потом всех нас пустили в какую-то пустую комнату, большую и светлую.
От двери - прямо у окна - стул, а на нем... сидит папка, а по сторонам
конвоиры с винтовками. Нам разрешили свидание на время перерыва судебного
заседания.
Мы стояли у стены и смотрели на отца, а он на нас.
Неллочку мама держала на руках. Не помню, говорили мы с папкой или так
все время и промолчали. Наверное, не говорили, иначе бы я помнила. Слишком